Охота на Странника
Шрифт:
— Ваша дружеская преданность не знает пределов, — фыркнул Десар. — И я не жадный, я вечно всё покупаю в тройном размере, просто вас красной рыбой не корми, дай моё без спроса взять.
Мелен посмотрел на обоих напарников, а потом с довольным оскалом подвёл итог:
— Знаешь, Десар, я редко когда соглашаюсь с этим клювастым извращугой, но здесь вынужден встать на его сторону.
— Кто ещё извращуга! Я, по крайней мере, хотя бы сначала знакомлюсь с женщинами, с которыми сплю, — хмыкнул Эрер.
— Я бы не назвал знакомством твои унылые попытки маячить у них перед глазами
Десар не особо вслушивался в их трёп, просто шёл по направлению к мобилю и думал о Кайре Боллар.
Двадцать второе юнэля. После полудня (8)
Кайра
Голова гудела так, будто я ею с разбега билась о каменную опору моста. Несколько суток подряд...
Приоткрыв глаза, первое, что я увидела — развалившегося на соседней кровати Трезана, и поначалу накатило возмущение, однако я быстро поняла, что не помню, как оказалась у себя в комнате, а также понятия не имею, кто именно вправил мне выломанную из сустава ногу, но теперь она почти не болела. Да и нос... дышал свободно. Есть только хотелось дико.
Из-за закрытых ставень в комнату прокрадывались тонкие солнечные лучики, рисуя на стене незатейливый узор нового дня. Какой день, такой и узор.
Я приподнялась на локте и осмотрела комнату. Оружие и амуницию, лежавшую на второй постели, принц аккуратно переместил на подоконник, ставни закрыл, а на тумбочке оставил для меня стакан сока и два завёрнутых в салфетку пирожка.
Именно эти пирожки меня и тронули так, что в душе появилось странное, тёплое чувство глубокой признательности. Не такое мощное, как я испытывала к брату, но всё же достаточно сильное, чтобы удивить.
Отчего-то вспомнилась моя первая и самая страшная драка. Глупая, детская, но такая жестокая… Родители только недавно погибли, и всем было не до меня. Я хотела принести в склеп матери её любимые цветы, но никто не мог найти время, чтобы сходить со мной на рынок. Весь дом утонул во внезапно наводнившем его горе, Брен ходил до того бледный, что проступала каждая венка на лице, а Гвендолина — напротив, с бесконечно красными от слёз глазами и носом.
Мне было тринадцать, и я решила, что уже достаточно взрослая для того, чтобы сходить на рынок самостоятельно. Надела повседневное платье, взяла кошель с деньгами, подаренный отцом кинжал для самообороны — будто сам по себе кинжал способен хоть кого-то защитить! — и вышла из дома на рассвете, никем незамеченная.
Я понятия не имела, сколько могут стоить цветы, и очень смутно представляла, где именно они продаются, но врождённое упрямство не позволило спасовать из-за таких мелочей. Почему-то казалось, что если я принесу эти цветы для мамы, то всё станет как-то проще и лучше, а в груди хотя бы ненадолго перестанет ныть эта огромная рана.
Так или иначе, я добралась до рынка — продрогшая на ветру, но не растерявшая решимости. Собственно, на подходе меня и встретили те хулиганы-полуденники. То
Они сначала окружили меня, а затем начали толкать из стороны в сторону. Стало так страшно! До сих пор помню этот дикий, животный ужас и какое-то кошмарное смирение, парализующее и без того слабое тело.
Не знаю, чем бы закончилось то утро, но когда полуденники уже порвали мне платье и отобрали кошелёк с кинжалом, вмешалась пожилая дама, и они просто сбежали. Я тоже убежала, сгорая от стыда за свою уязвимость.
Дома мне никто не посочувствовал, зато влетело от старших сестёр, брата и нянечки. Тем же вечером в склепе отца я поклялась, что обязательно верну подаренный кинжал.
На это потребовалось четыре года упорных попыток.
Я ходила на тот злополучный рынок почти каждый месяц, и мальчишки всегда были там, но только если прийти одной. При виде взрослых они умело растворялись в толпе так, словно никогда и не существовали.
Сначала я попыталась выкупить кинжал, ведь тогда мы ещё не знали нужды в деньгах. Итрон — так звали главаря шайки полуденников — согласился на сделку, взял мои деньги и сбежал с ними. Как же они хохотали над моей наивностью!
В полнейшем ошеломлении от такого грубого нарушения своего слова я вернулась домой ни с чем. К счастью или сожалению, следили за мной недостаточно тщательно, поэтому возможности ускользнуть из имения появлялись с завидной регулярностью.
Через пару месяцев я попыталась наложить на Итро?на заклинание и обездвижить, чтобы отобрать кинжал. Но он был быстрым, словно чёрный вихрь, и мне не удавалось даже приблизиться. Полуденники снова толкались и обзывались, но на этот раз я изучала их повадки вместо того, чтобы жалеть себя.
Итрон махал кинжалом у меня перед носом и дразнил, но мне даже в голову не пришло рассказать о случившемся Брену, хотя сейчас очевидно, что он быстро приструнил бы зарвавшихся хулиганов. Но тогда Брен учился в академии, дом стал словно чужим, а не небе будто потухла луна.
Самое смешное, что вариант сдаться я не рассматривала. Сбегала из дома, дралась с полуденниками, выслеживала Итрона и ждала идеального момента, чтобы отомстить за все унижения.
И дождалась.
Сумела вызвать его на драку так, что гордость не позволила ему отказаться, а потом втоптала его в дорожную пыль, потому что наконец овладела своей магией настолько, чтобы показать, в чём разница между полуденниками и полуночниками, и почему последние всегда будут сильнее.
Больше на тот рынок я не ходила никогда, а Итрона не видела уже несколько лет.
По-своему я даже благодарна этому чернявому мерзавцу, он преподал мне несколько бесконечно ценных жизненных уроков: не верить словам врагов, никогда не спускать обид и уметь защищать то, что принадлежит тебе.
Помню ярчайшее ощущение бегущего по венам триумфа, более сладкого, чем самый лучший мёд. Упоительный вкус победы не столько над противником, сколько над собой — своими страхами, слабостями, ограничениями.