Охота на сурков

Бехер Ульрих

— A-а, «мертвячьи косточки», — проскрипел де Колана, кивнув на печенье.

Две рюмки, из которых мы уже пили, вернулись вымытыми, и вместе с ними бутылка, где точно в аквариуме плавало вьющееся растение.

— Особый род граппы, — представил мне адвокат этот аквариум. — Alla Ruta [62] .

Хозяин что-то спросил де Колану на ретороманском языке и получил отрицательный ответ. Я понял благодаря гимназическим познаниям в латыни, что предложение Клавадечера зажечь свет в зале было отвергнуто. Хозяин качнул руками и хотел было идти, но де Колана хрипло окликнул его. Хозяин кивнул, и впервые на его лице промелькнула мрачно-угрюмая улыбка, он повернулся

к окошечку в стене, но де Колана вновь что-то прохрипел, и хозяин застыл, покачивая руками. Адвокат, словно обессилев, сжал бутылку дрожащими пальцами и почти до краев наполнил граппой свой стакан. Хозяин тут же подхватил бутылку, налил обе рюмки, поднял одну — опять его горящий взгляд искоса устремился на мой лоб — и произнес:

62

Водка, настоянная на руте (итал.).

— Evviva l’Austria! [63]

— Austria erit in orbe ultima [64] , — прохрипел торжественно адвокат.

Мы осушили рюмки, хозяин и я; де Колана сделал большой глоток, словно пил вино, а не водку. Ублаготворенный, он, кряхтя, вздул бахрому усов и блаженно вздохнул раз-другой, бесхитростно радуясь, точно младенец у материнской груди. Клавадечер еще раз наполнил рюмки.

— Evviva la Svizzera! [65] — произнес я и поднял свою.

63

Да здравствует Австрия! (итал.)

64

Австрия будет на краю мира (лат.).

65

Да здравствует Швейцария! (итал.)

— Evviva la Grischa, — ответил хозяин: да здравствует Граубюнден. Опять вспыхнула его мрачная улыбка и сразу погасла. С минуту он еще стоял перед нами, почесывая густо поросшие рыжеватыми волосами руки, потом подошел к печке поправить огонь, поворошил угли, захлопнул дверцу, а вслед затем и дверь в зал.

Как только мы остались одни, вновь проскользнула хитрющая ухмылка де Коланы.

— Итак? — шепнул адвокат.

— Простите?

— Итак?

— Что: итак?

Воспаленные глаза де Коланы прямо-таки источали лукавство.

— Так кто, по-вашему, — он опять обращался ко мне на вы, — ммм… этого Пейдара Клавадечера пиф-паф?..

— А… вот что, — зашептал и я. — Ну, может… — Я кивнул в сторону двери, которая только что захлопнулась за хозяином.

— Vacca Madonna, да вы хитрюга. Хнг-хнг-хнг!

— И прямо в лоб, — горячо зашептал я. — В самую середину, не так ли?

Озадаченно-неподвижным взглядом, пожалуй, даже туповато де Колана уставился в какую-то точку у меня над глазами, потом вновь хитро прищурился, и взгляд его сверкнул лукавством.

— Хнг! Ну вы и хитрец, Черно-Белый. Пожалуй, даже величайший детектив. Хнг-хнг-хнг. Угощайтесь «мертвячьими косточками». Объедение.

В окошечке появились волосатые руки хозяина и убрали посуду. Заслонка громыхнула вниз. Де Колана, вытянув шею, сосредоточенно поглядел налево, потом направо. Убедившись, что и дверь, и заслонка плотно закрыты, он движеньем головы приказал мне сесть поближе к нему, на его скамью. С трудом приподнявшись, я протиснулся мимо дремлющего Патриарха и понял, что здорово напился. Шагнув, я наступил на что-то мягкое, сонно взвизгнувшее.

— Прошу прощения,

весьма, весьма сожалею, — пробормотал я.

— Пустяки, — глухо прохрипел адвокат. — Итак, слушайте внимательно.

Я подумал, что он собирается еще раз пустить капли в глаза. Но вместо этого он предложил мне сигарету и сам взял, протянул мне трепещущий огонек спички. Наконец-то, наконец-то наступили настоящие сумерки, сквозь бойницу к нам вползла вялая темень, стерла четкие очертания зала. Но чирей на носу адвоката все еще пылал, теперь совсем близко, и, когда мы, обогреваемые теплом печки, усевшись, сдвинули головы, меня обдала горячая мешанина запахов — вина, водки, кофе, табака. Над нами — я прикинул: в спальне хозяев — приглушенно ступали тяжелые шаги, они то удалялись, то опять приближались, спальня, видимо, была большая. Свою рюмку я отодвинул на далыгай край стола, дабы, принимая во внимание свое ранение, избежать дальнейшего соблазна. А де Колана продолжал подливать себе из водочного аквариума. Рука его уже не дрожала, а резковатый прерывистый шепот становился все плавнее: вернейшие приметы, что алкоголик допился до «отрезвления». Время от времени он небрежно, не глядя, стряхивал пепел.

…Четыре с половиной года назад все случилось, осенью. Незадолго до того умер хозяин «Чезетта-Гришуиы», Тёна Клавадечер, вдовец, отец Пейдара и Мена. Пейдар был первенцем.

В ту пору Мен славился как один из лучших стрелков в кантоне — де Колана указал на стеклянную горку, в которой, казалось, вот-вот затухнет мерцание кубков. Но с того злосчастного дня он перестал участвовать в стрелковых состязаниях и ни разу не ходил на охоту, хотя был известен своим охотничьим счастьем и все ему завидовали; Мен целиком переключился на молочное хозяйство и рыбную ловлю.

В тот самый день, 12 октября, — адвокат знал дату из дела — братья Клавадечер вместе с любителем-охотником по имени Бенедет Кадуф-Боннар, владельцем небольшого кафе напротив полицейского участка в Санкт-Морице, отправились на охоту на Фуоркла-Сурлей.

— Если вы… м-м-м… находите вкус в консервированных улитках, рекомендую кафе Кадуф-Боннара «Д’Альбана».

Уже во время охоты Пейдар — заметим, кстати, что никаких споров между братьями не возникало, все трое, по свидетельским показаниям Кадуфа, были в прекрасном настроении, предвкушая удовольствие от охоты, — так вот, Пейдар отошел от них на одном из каменных склонов, где полным-полно сурков, и исчез из виду. Прозрачно ясный день. Вокруг красно-бурые горы. Красные? Да-да; сверкающе синее небо, белоснежные вершины и мох на склонах пламенной окраски. Вот как, стало быть: трехцветный флаг. Недурно, сине-бело-красный флаг верхнеэнгадинского октября. Трехцветный флаг, недурно.

И вокруг — свист сурков. Адвокат даже попытался воспроизвести свист сурка, но мешали космы усов, ему удалось извлечь две-три высокие ноты, скорее, пожалуй, шипенье, которым — в буквальном смысле слова — собаку из-за печи не выманишь. Да, отовсюду доносился остерегающий свист невидимок; один пост подслушивания сообщал другому о приближении охотника: издадут свист и точно проваливаются в расселины. Не шуточное дело подстрелить сурка. («Охота на сурков разрешена с 1 сентября по 15 октября».)

— Хм-ррум… а вы когда-нибудь охотились на сурков, Черно-Белый?

— Нет. Я не охотник.

Ты не охотник, Альберт Охотник-на-охотников? И тут я ощутил легкую тяжесть «вальтера». Очертания чучела на горке, что стояла в простенке меж окон, расплылись. Однако оно, да, оно, еще сохраняло красноватый отблеск, этакое пропыленное страшилище. И как не раз в эти дни, я на какую-то долю секунды усомнился в реальности окружающего мира. Видимо, одно из тех мгновенных выключений сознания, какими я долго страдал после ранения; позднее носттравматическое расстройство. Мпе никак не удавалось ОСОЗНАТЬ реальность мгновения, оно ускользало от меня, как ускользает порой связь последних страниц с прочитанной книгой.