Охота на сурков
Шрифт:
— Нет, — ответил я. — Но в начале тридцать четвертого и за год до этого между нами без конца курсировали конные гонцы. Впрочем, безрезультатно.
— Валентин — отчаянная головушка, но не homme `a femme [176] , как твоя милость. Глядя на тебя, я начинаю понимать, почему эта девчушка Майтена захотеласпутать тебя с Валентином.
Куят понюхал пробку, налил себе чуть-чуть в бокал, попробовал вино на язык и тихо прищелкнул им, словно подманивал зверя, потом
176
Дамский угодник (франц.).
— Um bom vinho, amigo [177] . Благородная влага. Ты еще сердишься на меня за то, что я только что рассердился на тебя?
— Ничуть.
— Представляешь, после того как я узнал, что твоя Роксана спит в Павлиньем зале, я поднимаюсь на лифте, «лифтую», и вдруг вижу, что весь рот у тебя перепачкан губной помадой этой несовершеннолетней красотки из Страны Басков. А ведь я познакомил тебя с ней всего полчаса назад. Каково! Теперь все выяснилось, кроме одного обстоятельства: почему ты в смокинге? Вы живете в Сувретте в большом отеле?
177
Хорошее вино, приятель (португ.).
— Да нет же, мы живем у почтмейстерши в Понтрезине, ты же знаешь. Снимаем две меблированные комнатушки. Просто Ксана предполагала, что, вернувшись в Энгадин, мы еще самую малость потанцуем.
Дед, разливавший вино, на секунду остановился, поставил на стол пузатую бутылочку и медленно подвинулся ко мне.
— Т-т-танцевать, — зашипел, зашептал он, словно собираясь вести строго секретный разговор. — Роксана хотела танцевать? Стало быть, она и в самом деле ничего не знает?..
Машинально я схватил бутылку, налил себе полную рюмку и быстро опрокинул ее, даже не пригласив выпить хозяина замка.
— …Об аресте Джаксы? Ничего. Я же говорил тебе, я не стал показывать телеграмму из Югославии. До тех пор пока существует, должнасуществовать великая надежда, пока мы надеемся, что Гюль-Бабу быстро отпустят на свободу… Ведь правда? Ведь правда,дед?
Куят опять откинулся назад. Судя по движениям его усов, усов «древнего прусса», он что-то жевал, хотя еще не притронулся к еде. А потом вдруг спросил со зловещим спокойствием:
— Скажи-ка, милый мой мальчик, почему ты считаешь, что эта надежда должнасуществовать?
Я вскочил.
— Да потому что эти мерзавцы не осмелятся сгноить в тюрьме человека, который заставил… сме-яться… полмира…
Старый Кавалер тропиков протянул ко мне свои большие руки в слоновьих складках.
— Пожалуйста, пожалуйста, Требла,
Я перевел дух.
— Поэтому ты, как видно, и вызвал меня сюда?
— Что?
— Для того чтобы разъяснить.
— Н-не только для этого. Мы должны ждать… Ждать и потягивать это белое винцо. А теперь перекуси.
Он торопливо налил себе вина, и его жест впервые напомнил мне де Колану. В ту секунду, когда я брал у деда бутылку, скрытая дрожь его руки, подобно электрическому разряду, передалась моей руке (да, кардиограмматик из Кура не зря требовал от Куята воздержания). Я скороговоркой сказал:
— Прогну прощения за то, что я, как законченный невежа, налил только себе и…
— Твое здоровье, камрад Австрияк, — прервал меня Куят, — «всех французов мы по пузу». — Дед говорил с преувеличенно раскатистым «р», резко дергаясь верхней частью туловища словно марионетка. Когда-то он, видимо, подслушал эти интонации и подсмотрел эти движения у двоюродных братьев Кирасировой доченьки. И снова во мне пробудилось воспоминание о Гауденце де Колане, о той сцене, когда он производил меня в своего фукса.
Над нашими головами вдруг раздался непонятный шум, на который мой хозяин не обратил внимания. Но скоро опять что-то взревело, до нас донесся треск и режущие слух звуки, но их живо убрали, после чего полилось грациозное модерато Жака Оффенбаха — баркарола из «Сказок Гофмана».
— Что, собственно, происходит там наверху? — спросил я, показав на потолок рюмкой, опять, наполненной доверху.
— Там наверху происходит мой Сабо.
— Кто это Сабо?
— Венгерский еврей. Гений-самоучка, радиолюбитель. Соорудил над моим «орлиным гнездом» некую «опытную станцию». Понятно, на мои деньги. И опять же архиподпольно. В нашу преступную эпоху волей-неволей становишься мошенником.
По словам деда, Шандор Сабо усердно работал над своим изобретением — портативным тайным радиопередатчиком, с помощью которого намеревался включаться в радиопередачи гитлеровцев, в их оргии словоблудия. И не просто создавать помехи. В отличие от великого множества изобретателей Сабо, по мнению деда, не был фантазером. Он заверил Куята, что сконструированная им игрушка сможет «встревать» в передачи даже такой мощной станции, как немецкая радиостанция «Дойчландзендер», перебивая их своими репликами и музыкой.
— В сентябре к нюрнбергскому партийному съезду в Великогермании мой венгр хочет преподнести им сюрприз; мы действуем не столько неправдами, сколько правдами. Представляешь, в самый разгар их лая мы вдруг читаем твой короткий памфлет, едкое двустишье, выразительное и лаконичное… У тебя есть что-нибудь подобное в запасе?
— Сожалею, но мои пародии не короче песен «Илиады».
— Не годится, это должно быть что-то вроде: «Дойдем до ручки скоро, коль не прогоним Гитлера и его свору…» Я говорю сугубо приблизительно. Ты ведь так можешь?