Охота на ведьму
Шрифт:
– Разве ты совсем не рада рождению малышки Доротеи? – наконец решилась спросить я.
– Конечно, рада, – слабо ответила моя подруга. – Теперь, когда она ест и много спит, все стало хорошо.
– Почему же тогда ты так грустишь?
– Ничего, все образуется. – Эльзбет отмахнулась.
– Это из-за Рупрехта? Он все еще огорчен, что ты не родила мальчика?
Она промолчала.
Так вот, значит, в чем дело! Я почувствовала, как во мне разгорается гнев. И как только этот самодовольный тип мог быть таким жестоким? Любой, кто видел малышку Доротею хоть мгновение, проникался нежностью к ней. На крестинах
– Давай погадаем? – Я попыталась отвлечь Эльзбет от горестных мыслей. – Я принесла кости.
Достав из корзинки кости, стакан и доску, я разложила все на кровати.
– Начинай, – приободрила ее я.
Но моя подруга только покачала головой.
– Ну же. Тебе так нравится эта игра. Помнишь, в прошлый раз за игрой мы так громко смеялись, что у соседей собака лаять начала?
– Ты начинай, – тихо ответила Эльзбет. – Мне все равно не везет.
– Ну хорошо.
Я начала трясти стакан с костями, с подвыванием произнося:
– О кости, заклинаю вас, во имя всех ангелов Божьих и светил небесных, поведайте мне правду, сбудутся ли мои желания.
Я резко опустила стакан на доску.
– Ну вот видишь, это мне не везет! – Я притворилась, что расстроена. – У меня выпала шестерка и две четверки, а значит, мое желание не сбудется!
Эльзбет молчала.
– Не хочешь узнать, что я загадала?
– Что? – безучастно спросила она.
На самом деле я так торопилась, что даже не успела придумать желание, поэтому нужно было срочно что-то измыслить.
– Чтобы папа купил мне новые сапожки на зиму. Значит, придется и дальше носить старые. Теперь твоя очередь. Загадала желание?
Эльзбет кивнула и неохотно взяла у меня стакан и кости. Она безвольно потрясла стакан и столь же безвольно пробормотала заговор. А потом бросила кости – да так, что лучше и быть не могло.
– Три шестерки! – воскликнула я и произнесла соответствующие слова: – Загаданное да сбудется. Еще до Нового года! – Я заключила ее в объятия. – Эльзбет, милая, вот это везение! Скажи скорее, что ты загадала?
Она смущенно прищурилась.
– Чтобы я… чтобы я больше не… Нет, не могу сказать.
Эльзбет вдруг разрыдалась, и я испуганно уставилась на нее.
– Если бы только мама была еще жива… – выдавила она. – Все было бы проще. И на родах она была бы рядом.
Сглотнув, я сжала ее руку. Мама Эльзбет умерла много лет назад от сухоты [77] . Как и у меня, у моей подруги остался отец и два старших брата – один работал в пекарне отца на нашей улице, а второй уехал в Кольмар. Собственно, я думала, что скорбь Эльзбет по матери давно прошла, подруга ведь так искренне утешала меня после смерти моей мамы. При одной мысли о случившемся с мамой я едва не расплакалась, но заставила себя успокоиться.
77
Сухота – историческое название группы болезней, «иссушающих» тело, таких как рак и туберкулез.
– Знаешь что? Завтра после обеда пойдем немного
– Я еще слишком слаба для таких прогулок.
– Ну, немножко пройтись ты сумеешь, вот увидишь. А в следующий раз, может, и до нашего участка дойдем. У нас уже яблоки созрели.
– Может, ты и права. – Эльзбет слабо улыбнулась. – Попробуем.
Отпустив ее руку, я встала. Малышка заворочалась в колыбельке.
– Мне пора домой готовить ужин. Да и твоя Дора, по-моему, проголодалась.
Я протянула ей кроху и немного посмотрела, как дитя ест, причмокивая и жмурясь.
– До завтра. – Я поцеловала Эльзбет в щеку.
– До завтра, Сюзанна. Я рада, что ты у меня есть. – В глазах моей подруги вновь стояли слезы.
– Это ты из-за Рупрехта так печалишься? – тихо спросила я.
Она кивнула.
– Я загадала желание, чтобы мне больше не надо было жить с ним.
Мое сердце болезненно сжалось.
– Он опять начал тебя бить?
– Нет. Но он меня не любит. И ни капельки не уважает. Я для него точно гнилое полено, бесполезное, даже в огонь не бросишь.
– Ты не должна так говорить. Может, ему нужно время, чтобы ко всему привыкнуть. Это ведь его первый ребенок. И, к сожалению, не мальчик. – Я сама не верила в то, что говорю. – Радуйся, что у тебя есть Дора. А все остальное как-нибудь образуется.
Опечалившись, я вышла из дома Эльзбет. Из трактира неподалеку доносился пьяный смех, и мне показалось, что я расслышала голос Рупрехта. В целом на винном рынке было куда тише, чем обычно, ведь стояло воскресенье. На мгновение мне захотелось зайти в трактир и поговорить с Рупрехтом. Как он может бросать жену на целый день с маленьким ребенком, когда ей нельзя вставать? Видит ли он себя в роли хорошего отца? Но я не решилась. Во-первых, я боялась, что он разозлится, а во-вторых, не хотела вызвать насмешки других завсегдатаев трактира.
Солнце уже клонилось к закату, и я поспешила домой. Поднимаясь по лестнице, я услышала из столовой голос Мартина. В последнее время он почему-то приходил к нам каждый день, хотя монаху полагалось жить в клаузуре, блюдя уединение. Все больше мне казалось, что он приходит из-за меня. Мартин все время расспрашивал меня, что я делаю целый день, все ли у меня в порядке, хорошо ли я ем и спокойно ли сплю. Недавно он даже спросил у меня, не познакомилась ли я с кем-то. Я вообще не поняла, к чему был этот вопрос. Кроме того, он настаивал, чтобы я и дальше посещала проповеди о покаянии. Но для этого его уговоров и не требовалось, он ведь знал, что я хожу туда ради нашей мамы.
В последние два раза приора не было в церкви, и мне даже стало легче на душе от этого – брат Генрих так мрачно смотрел на меня, говоря о первородном грехе. Может, я дерзко ответила ему? Но мне казалось несправедливым, что вся вина за изгнание из рая возлагается на нашу прародительницу Еву. После проповеди я подошла к келарю за индульгенцией, однако тот отдал мне документ с большой неохотой.
– Будь моя воля, никто из вас не получил бы это свидетельство за одни только молитвы… – проворчал он в пятницу, и я была рада, что наступили выходные дни, а значит, в субботу и воскресенье я пойду на мессу к отцу Оберлину с Грегором и папой.