Охота на волков (Живым не брать)
Шрифт:
Мануилов утвердительно кивнул.
— Бегляев — очень опасный человек. Но, к счастью, у нас имеется зацепка, и я надеюсь, что в конечном итоге мы сможем его нейтрализовать, прежде чем он успеет продемонстрировать свое мастерство.
— Я не исключил бы также, что его пригласили в качестве наставника, — сказал Шувалов. — Для того, к примеру, чтобы он помог качественно организовать снайперскую засаду.
— Вы полагаете, что и такое возможно? — пристально посмотрел на полковника аналитик. — Хотя... Война многим свернула мозги набекрень. То, что недавно считалось беспределом, сейчас едва
— Надо дать прочесть Мокрушину распечатку, — сказал Шувалов. — Андрею мы давали почитать, а вот Рейнджа не успели просветить.
— Добро, — подумав немного, сказал аналитик. — В той части, где Исмаилов и «Горец» спорят, что выгоднее и практичнее — точечная акция или взрыв двух-трех домов... А вот эпизод, где речь идет о фатве, этой пресловутой клятве и какой-то суперакции, — этот эпизод засекречен по личному распоряжению Виктора Константиновича. Но в нашем случае, полагаю, данная информация Мокрушину не сгодится.
Тут в дверь купе постучали. Шувалов повернул защелку и впустил возвратившихся из миссии унылых спецназовцев. Было очевидно: поиски не принесли результатов.
— За ночь их могли вывезти куда угодно, — проговорил хмурый Мокрушин. — В Чечню, в Осетию, в одну из наших южных областей, к черту на кулички...
— Как сквозь землю провалились, — подытожил Черепанов. — В Слепцовской наших точно нет!
— Предлагаю ср-рочно замочить ментов! — выпалил Рейндж. — Латыпа или Беспалого, а лучше обоих! Нюхом чую, что это их работа!
— Согласен! — Череп в задумчивости поскреб покрытый рыжей щетиной подбородок. — Надо их обоих наизнанку вывернуть!
— Товарищи офицеры! — осадил коллег Шувалов. — Вас поставить по стойке «смирно»?! Сначала думайте, что говорите!
— Я все понимаю, ребята, — примирительно, как бы извиняя резкость той и другой сторон, сказал Мануилов. — Но сейчас, пока мы не прояснили детально ситуацию, приближаться к таким персонам, как Латыпов и Заруцкий, крайне нежелательно.
— Если наши у них, могут с перепугу зачистить, — пояснил подчиненным Шувалов. — Надо оч-чень осторожно прощупать эту парочку. Но мы пока только ищем к ним подходы. Опять же, где гарантия, что именно они сработали? А не Умаров, к примеру? А может, еще кто-то, о существовании которого мы даже не подозреваем?
— Игорь Борисыч, вы же толковый мужик! Круче самого Эйнштейна! — Рейндж бросил на Мануилова умоляющий взгляд. — Ну придумайте что-нибудь!
— Уже придумали, — едва заметно усмехнувшись, сказал тот. — Сами же сказали, в Слепцовской их нет...
— А где ж они тогда? — Рейндж обвел взглядом присутствующих. — В то, что их... ну понимаете, о чем я? Так вот, я не верю! Опять же, где трупы?! Нет их! Значит, они живы!
— Согласен на все сто, — заверил аналитик. — Будем существенно расширять зону поисков. А заодно и другими насущными делами продолжим заниматься, поскольку никто за нас их делать не будет.
— Рейндж, отбери из двух команд себе людей, — распорядился Шувалов. — Сформируй два звена по шесть человек. В восемь утра вертолет доставит тебя и людей в Назрань.
— А куда лететь прикажете? — удивился Мокрушин. — Что-то я вас не понял...
— Полетите в Москву, Мокрушин, — сказал Мануилов. — Теперь будем дергать
Глава 3
Самолеты военно-транспортной авиации перевозят «груз двести» в добротных деревянных ящиках продолговатой формы. Ящики с поперечными планками на торцах, приделанными для удобства грузчиков. «Черные тюльпаны» регулярно доставляют партии скорбных грузов на аэродромы, расположенные вблизи крупнейших городов России. Внутри тяжелых домовин — плоды работы фабрики смерти; конвейеры в Чечне вновь заработали на полную мощность. Иногда в ящиках перевозят «цинки», практикуется такое летом, в удушающую жару, но чаще всего павших героев сразу укладывают — в Моздоке и Назрани, Владикавказе и Ростове-на-Дону — в деревянные гробы.
«Двухсотых» обычно выгружают в укромных уголках военных аэродромов и гражданских аэропортов, дабы не привлекать внимание зевак. Лица, выделенные для сопровождения, имеют при себе соответствующий набор документов. Встречающая сторона — чаще всего это сотрудники военкоматов, а также представители тех воинских частей или местных органов внутренних дел, где до отправки на Северный Кавказ проходили службу погибшие, — выступает в качестве «грузополучателя», которому предстоит передавать «двухсотых» родственникам, если таковые, конечно, у покойного имеются. Далее — последнее прощание, гражданская панихида, похороны, скорбь и слезы — живым, вечная память — павшим.
В одурманенном наркотиками сознании Андрея Бушмина сон и явь смешались воедино. Привиделось ему — причем видение повторялось многократно, так, словно он просматривал закольцованный киноролик, — что находится он внутри домовины, что ему трудно дышать, а на грудь давит какая-то тяжесть; но при том, хотя он упакован в «деревянный бушлат», да и смотрится, по правде говоря, как вылитый жмур, почему-то способен не только слышать, но и видеть то, что происходит вне его нынешнего обиталища.
Возле домовины, которая покоится на ритуальном столе, застыли двое мужчин, спиной к нему, так что видны лишь их крепкие спины и стриженые затылки... Поскольку на архангелов небесных они не походят, а хвосты, рога и прочие атрибуты чертей тоже не наблюдаются, то можно предположить, что уложенный зачем-то в домовину субъект все еще находится на этом свете.
Один из них держит в руке некий список, сверяясь с которым пытается решить некую умственную задачку. Бушмин каким-то образом умудрился оказаться у него... как бы за спиной и, выглянув из-за плеча, попытался украдкой ознакомиться с содержанием документа.
Список, состоящий из имен и фамилий, оказался довольно пространным, причем напротив всех почти позиций уже были проставлены служебные отметки в виде крестиков.
Он попытался найти знакомую фамилию, свою, например, но не успел — в ушах явственно прозвучал грозный окрик: «Не положено! А ну марш на место!»
Беспокойный субъект мигом юркнул в домовину. Залег и с перепугу даже крышкой накрылся.
— Бушмин Андрей Михайлович, — задумчиво говорит тот, что держит в руке бумагу. — Числится пока в «пропавших без вести». Может, переведем его в разряд «двухсотых»?