Охота на ясновидца

Королев Анатолий

и больше ничего, ни дат рождения и смерти, ни настоящего имени.

И еще одна странность — на всех плитах красовались резные медальоны с гербом старинного рода: змея, оплетающая ручку овального зеркала, а на могильной плите моей мамочки вместо медальона вмуровано само овальное зеркальце, в котором я увидела свое отражение. Красные глаза тлели слезами.

Я провела там больше часа. Я впервые в жизни пыталась молиться, но не знала необходимых по этому слу-L чаю слов и только плакала и слушала шум моря, который явственно доносился до склепа со всеми подробностями прибоя: вот волна набегает

на берег, вот катится назад. Как бесконечна его тяжесть и каким лазурным младенцем оно играет с бирюзовой галькой. Море молится вместо меня.

Разглядывая распятие я глуповато боялась задеть его рукой, вспоминая как в детстве раскокала вдребезги амурчика в доме проклятой тетки… А это кто? И я с умилением вдруг обнаружила — слезы высохли — что у основания креста, в зазоре пола, сквозь ранку пробился мой любимый лилейный вьюнок и, поднимаясь вверх, опутал нежными кольцами ноги Спасителя, целуя белоснежными чашечками Христовы раны.

Мертвый Иисус смотрел на меня сквозь закрытые веки.

Я пришла сюда вброд через море крови, но ни одна красная капля не забрызгала чистое зеркало, на моей совести всего одна смерть, нечаянная гибель пестрой кукушки, которую я накормила отравленным зерном.

Я поднялась с колен.

Когда смотритель закрыл за мной склеп, я еще долго гуляла по кладбищу, так оно было прекрасно и безлюдно, одна среди роз, кипарисов и облаков, в дурмане звучащего моря. И в один прекрасный миг, я вдруг разгадала тайну своей жизни: если есть на свете одержимые дьяволом, те, кто так долго и тщетно искали моей смерти, то есть и другая сторона медали — одержимые Богом!

Я Герса, что означает — одержимая Богом.

Эпилог

Встреча на ипподроме с человеком из сна. — Я узнаю всю правду о Герсе и о себе, но не могу поверить тому, что услышал.

Однажды, поздней осенью, под вечер, я ехал в трамвае № 23 по Беговой. В это время я уже перебрался из Санкт-Петербурга в Москву, учился в пищевом институте, жил в общежитии для студентов. Перебрался в тайной надежде — вдруг кто-нибудь, где-нибудь да и узнает меня на улице. Помашет рукой. Окликнет. Хлопнет по плечу.

Привет! Правда, я несколько изменил свою внешность, и вы понимаете почему. Я все еще боялся.

Так вот, когда трамвай помчал по Беговой, и меня прижало к стеклу, я вдруг увидел странное сооружение, которое отступило в глубь улицы — желто-ядовитое помпезное здание с колоннами, с конями на углах, с квадригой Аполлона над античной крышей. Боже! Но ведь именно его я видел тогда в кошмарном сне, когда лежал в бассейне и искал Марса! Трамвай промчал дальше. Видение скрылось. Я кинулся к выходу, с трудом дождался следующей остановки, и почти бегом вернулся назад. Но почему я не замечал его раньше? Сколько раз уже ездил мимо? Чем ближе я подходил к странному сооружению, тем больше замедлял свой шаг, тем сильнее стучало сердце. Как во сне я вступил в гадкий запущенный скверик из уродливых тополей. А вот и разгадка — летом густые кроны скрывали фасад, а сейчас — листопад, осень, голые ветки, хмурое небо, все насквозь… не без ужаса я застыл перед скульптурной группой: два мальчика купающие коней в чугунной воде. В том сне я пролетел так близко над их головами, что заметил даже белый помет голубей на черных волнах,

плечах и гривах.

Я боялся подходить ближе и все же заставил себя выйти из сквера к фасаду здания. Все было точь-в-точь как во сне. Шпиль. Фигуры вздыбившихся коней на углах. «Вам плохо?» — спросил прохожий — так помертвело мое лицо. «Нет, нет, но что… что это?»

«Ипподром», — ответил он с удивлением и покачал рукой в сторону касс: «Там можно купить билет. До конца бегов почти два часа. Вы вполне успеете, молодой человек.»

Как сомнамбула, механическим болванчиком на прямых ногах, я прошел к стене, где были проделаны норы, машинально купил билет. «А программку, мужчина!» Купил и программку. Прошел вдоль великолепного фронтона, поднялся по кровавой ковровой дорожке к резной двери, протянул плоский билетик с головой коня.

«Это казино», — осадил швейцар и показал нужную дверь.

Когда я вошел в колоссальный вестибюль — я еле устоял на ногах от волнения: именно сюда влетел я в тот час жуткого сновидения, вон там, вверху, — мимо античных статуй — под грозным лепным потолком я косо летел до края стены, а затем стал винтообразно спускаться вниз к головам двух старых гардеробщиц-гарпий, которые неподвижно сидели за прилавком на стульях у ячеистой стены для сумок.

Я поднялся по мраморной лестнице к камере хранения и узнал тех старух, увидел разложенные тут же, между венозных рук, пачки сигарет на продажу.

Теперь — налево. Там должен быть кассовый зал, из которого короткий прямой коридор ведет на трибуны… Так и есть! Только во сне не шибал в нос запах сортира, где за распахом двери угрюмо и открыто справляло нужду несколько стариков.

В зале принимали ставки.

Но публики было едва пять человек.

За грязной стойкой буфета, у горки обветренных бутербродов скучала буфетчица с пропитым лицом бульдога.

А что если… а что если…

С отчаянным сердцем и перекошенным ртом я вьпдел на трибуну. Да! Я все узнавал. Овальное поле с фигурками бегущих лошадей. Коляски жокеев. Электронное табло напротив трибун. Обшарпанные сидения. Женский голос в динамике: «… сбавил Султан… Трапеция сбавила… В седьмом заезде впереди Грин Карт… за ним Фобос… сбавил Деймос…»

Пустые трибуны.

Малолюдье.

Осень.

Закрытие сезона.

Крап редких капель дождя.

День последних бегов.

Я вспоминаю слова офицера К. о том, что до тюрьмы я был букмекером на бегах. И удачливым. Голова идет кругом.

А что если… если я увижу его! Только теперь не во сне, а — наяву.

Лихорадочно заглянув в программку я нахожу седьмой заезд, но лошади по имени Герса среди коней нет.

Финиш. Под крики и брань редких зрителей заезд финиширует. Цветные шлемы жокеев и куртки забрызганы свежей грязью. Лошади блестят от дождя, словно от пота. Выиграл Грин-Карт.

Спустившись с трибуны, беспрестанно оглядываясь, откровенно всматриваясь в лица, я иду к правому краю трибуны и… и вдруг замечаю его! Это он… незнакомец из кошмара. Я сразу и легко узнаю его. Как и тогда, он в светлом габардиновом плаще с пятнами йода на рукавах. В прокуренных зубах — сигаретка. Шляпа, видавшая виды. Она висит на углу стула. Он сидит за столиком в боковой ложе «для своих», положив руки на клеенку, и смотрит на меня прямым насмешливым взглядом узнавания. А когда наши глаза встречаются, первым, еле заметно кивает мне головой.