Охота на журавля
Шрифт:
Интересно, где таких делают? Даже на стол накрыл! Да-а, чтобы уравновесить такие совершенства, он просто вынужден быть абсолютным хулиганом. Иначе ненатурально получится. Или помрет от избытка добродетели.
Поскольку моя порция была втрое меньше, чем у мужчин, справилась я с ней вдвое быстрее. И только собралась заняться чаем, как почувствовала настоятельную потребность присесть и отдышаться — настолько нереальной выглядела окружающая меня картинка.
Конечно, эта кухня видала всякое: и медитацию на двенадцать персон — как же это мы здесь размещались? — и репетиции «Федота-стрельца». А уж посиделки
Но такого, как сегодня, и не припомню. До того теплая, до того семейная сцена: вечер, хозяйка кормит своих мужчин ужином… Правда, ужин готовил Глебов, да и великоват он чуток, чтобы приходиться мне сыном, но это уже детали. А в целом…
Эка занесло тебя, Маргарита Львовна!
Ильин, негодяй, как подслушал мое настроение, оглядел окружающее оценивающим взором, усмехнулся и обратился точно в тон:
— А что, мать, коньячку у тебя к чаю не найдется? Уж больно вечер хорош, а? А ты молодой человек, на нас не гляди, и вообще никогда не пей эту гадость.
— Ага, — подхватил вредный Кешка. — привыкнешь, и жизнь твоя не будет стоить ломаного цента!
Спасибо невинному младенцу, наваждение пропало.
— Ты же за рулем? — поинтересовалась я у Никиты.
— Подумаешь! — отозвался он. — Запру тебя в шкафу, свистну с улицы пару девочек посимпатичнее, и предамся классическому мужскому загулу.
Все-таки он невыносим!
16
Мне бы только собраться…
— Итак, господа присяжные, — перемыв посуду и вытерев стол, я выставила на его середину маленького глиняного Вицлипуцли. Вообще-то, если верить Булгакову, Вицлипуцли относился к мексиканскому пантеону, а этот блестящий коричневый толстячок, довольный собой и окружающим миром, даже и не пытался скрывать своего восточного происхождения. Но к его хитрой ухмылке, лакированному пузечку и коротеньким пухленьким пальчикам так подходили булькающие и свистящие мексиканские звуки, что строгое следование исторической, а может, мифологической истине показалось мне сущим пустяком. Так безымянный китайский божок превратился в своего заокеанского собрата.
— Это будет Слава. К нему я отправилась к первому. Мы его, вроде, уже исключили, однако, пусть постоит. На всякий случай. Кажется, трихопол держится в организме — ну, чтобы сочетание с алкоголем было опасным — что-то около суток, да? И если Слава не врет насчет пива, значит, трихопол Марк получил позже, в течение дня. Временные границы существенно сужаются, так? Кстати, можно будет у него поинтересоваться насчет постоянной женщины. Как я поняла, они с Марком довольно близко приятельствовали, так что вполне может быть в курсе. Ох!
—
— Дурость моя укусила1 Надо же Санечке позвонить! Сергиенко! Уж он-то все про всех знает. Больше, правда, про всяких больших людей, но, глядишь, и тут чего подбросит.
Чтобы не терять какие-то оттенки и детали информации на пересказе, я переключила телефон на «громкую связь» и предупредила мужчин, чтобы не чихали и вообще не сильно шевелились. У моего телефона странный характер: в режиме «громкая связь» он работает лучше, чем в обычном. Единственное неудобство — другая сторона слышит малейший звук из моей комнаты. Так что предупреждение насчет чихания и прочих телодвижений было отнюдь не придиркой.
Санечка, на мое счастье, оказался дома. Хотя где, собственно, при его-то противности, он мог бы еще быть? Совершенно не представляю, чтобы кто-нибудь мог пригласить это создание в гости. Жуткий сноб, захлестывающий высокомерием всех присутствующих, сколько бы их не было. Зато знает подноготную всех мало-мальски значимых людей города. И соображает отлично. Этого не отнять. Правда, извлекать из него нужную информацию — сущее мучение, кокетничает, как сорокалетняя старая дева. Ох, будем прогибаться, никуда не денешься. По телефону оно все-таки полегче.
— Ну, Санечка, ну, солнышко наше любимое, ты же все про всех знаешь, а это всех касается… — я напустила в голос столько сиропа, что, казалось, сейчас прилипну к дивану.
— Ты про что? — недовольно спросил наш главный редакционный «справочник».
— Про Марка, конечно. Ты не знаешь, у него в последнее время был кто-нибудь?
— Женского полу, что ли?
— Ну да.
— Да у него всегда кто-то был, чем-чем, а аскетизмом покойный не отличался, — не слишком любезно заметил Санечка. — Коллекционером тоже не был, мордой не вышел, но, в общем, девочек там хватало.
Брезгливости в его голосе было столько, что мне почему-то подумалось: да, виноград нынче совсем зелен. Даже жаль его — Санечку, а не виноград — стало.
— А что-нибудь постоянное?
— Ну знаешь, Маргарита Львовна, я к нему в гувернеры не нанимался. Мне-то что — каждый день он их меняет или постоянство демонстрирует. Хотя… — казалось, что в трубке слышно, как щелкают Санины мыслительные шестеренки: нельзя ли из этого неожиданного интереса извлечь какую-нибудь выгоду, а если нет, то получить ли удовольствие, послав назойливую просительницу подальше, или потерпеть в надежде на перспективы получения информации в будущем… — а тебе зачем все это? Думаешь, обиженная девица его угробила? Так брось, не загоняйся. Пить меньше надо, вот и все. Что-то я сомневаюсь, чтобы наш Марк был способен возбуждать в женщинах такие шекспировские страсти. Была у него какая-то в последнее время, но это не ко мне вопрос.
— Тогда… Слушай, Санечка, может, знаешь, у него приятель был, Слава, крупный такой…
— Венеролог, что ли? Гляди-ка, кто ей понадобился, — Сергиенко гадко захихикал.
— Санечка… — жалобно протянула я. — Мне он не как медик нужен.
— А, предпочитаешь крупных мужчин? Ну, этот подойдет.
Я глубоко вдохнула и трижды про себя повторила страшное слово «экзистенционализм» — не «ом мани падме хум», но тоже помогает. Санечку иногда бывает трудно выносить, однако взялся за гуж, не говори, что не лошадь.