Охота за головами на Соломоновых островах
Шрифт:
Пятеро из них были рослыми, хорошо сложенными, отлично одетыми, молодыми и внешне забавными. А мы — две молодые женщины, находясь на тысячи и тысячи миль от возможности встречи какой-либо соперницы, — были уверены в том, что отлично встретим Новый год в такой компании. Так мы надеялись на протяжении нескольких часов перед наступлением Нового года.
Один из гостей, которого мы назовем номером пятым, выбыл из строя без всякого промедления, а точнее, не очнулся даже в момент, когда нас знакомили. Он был владельцем плантации на лагуне и принадлежал к числу иногда встречающихся в тропиках фантастических персонажей, которые весь доход от копры тратят на виски, аккуратно доставляемое «Матарамом» и выпиваемое на протяжении шести недель, до следующего прибытия парохода. Как правило, все спиртные напитки, имевшиеся на нашей плантации, убирались подальше, как только катер этого плантатора показывался на горизонте. Появление
Наш хозяин играл свойственную ему роль радушного человека, а приехавший почетный гость — чиновник островной администрации — был безукоризнен во всех отношениях. Одет он был с иголочки, прямо с Бонд-стрит, и казался безупречным, как только могут иногда казаться безупречные англичане. Когда он говорил, создавалось впечатление, что слушаешь граммофонную пластинку.
Если упомянуть о молодом враче, прибывшем на том же катере, то он являл собой живой пример последствий всех островных болезней. В действительности он не был болен, а страдал от сложных обстоятельств, именуемых влюбленностью в девушку-полукровку. Если бы она была чистокровной туземкой, он мог бы взять ее к себе в «экономки», но она была добродетельной христианкой, и ее белый отец дал ей воспитание на юге, а со временем она должна была унаследовать отличную плантацию. Молодой врач должен был либо жениться на девице, либо отказаться от всяких намерений, и эта проблема целиком и полностью занимала его мысли. Все, что на протяжении вечера мы от него услышали, было «За ваше здоровье» во время первого тоста и «Будьте здоровы» — пять часов спустя. В промежутке он сидел и ощупывал собственный пульс. Но вместе с тем врача следует считать очаровательным и остроумнейшим собеседником по сравнению с вербовщиком, который тяжело страдал от давнишней и неизлечимой страсти к женщине, от которой тщетно пытался бежать на эти далекие острова. Он был хорош собой, худощав, благородной внешности, и возраст его был непонятен, как у сорокалетней женщины. Как мы узнали, он носил при себе повсюду томик Ницше и жил в лодке, где сейчас находились десятка два малаитян (окончивших срок контракта на плантациях), две курицы, три собаки, свинья и какаду. Весь вечер напролет он размышлял о бесцельности жизни, но вместе с тем настойчиво пялил глаза на внешние достоинства Маргарет.
Плантатор с западного берега лагуны кар уставился на Маргарет, так и не сводил с нее глаз. Он был самым веселым кавалером, но курьез заключался в том, что смотреть ему на Маргарет не полагалось, так как он был единственным среди присутствующих женатым человеком. Его супругой была миловидная и полнотелая меланезийка, которая сейчас находилась на кухне, так как в Сеги ни один туземец не смеет переступить порог веранды. Коль скоро это было правилом, плантатор обязан был с ним мириться, хотя меланезийка была его законнейшей женой. Что касается светлокожих детей, то они были отпрысками плантатора. Ему же принадлежал поросенок, фигурировавший на торжественном новогоднем обеде, устроенном, как мне казалось, в честь Маргарет.
Поросенок был подан неразрезанным, и если бы не воткнутый ему в пасть консервированный персик, взамен традиционного яблока, то поросенка можно было принять за спящего. В моих ушах продолжал звенеть его визг, а потому я потихоньку скармливала причитающуюся мне порцию четверым торчавшим под столом собакам — двум нашим и двум, прибывшим с гостями. Если не считать салата и поросенка, все остальное меню состояло из консервов. Наивысшим достижением кулинарии считался «салат миллионеров», приготовленный из сердцевины верхушки молодой кокосовой пальмы. Мы слышали, что «салат миллионеров» имеет вкус ореха, спаржи или артишоков и что это экзотическое восхитительное блюдо. С моей точки зрения, его главным достоинством является вкус свежей зелени, что так редко в этой стране, где вся остальная пища безвкусная, несвежая и теплая. А если подумать, что понадобилось от пяти до семи лет для выращивания пальмы, которая пошла на съеденные нами порции салата, то это придает ему особый привкус, недостижимый, скажем, при помощи лука.
Новогодний вечер прошел бы отлично, если бы не начавшаяся под столом собачья драка. Я думаю, что во всем мире собачьи драки возникают в часы обеда, но они недопустимы на столь церемонном обеде, какой происходил в Сеги. Присутствие одного лишь господина правительственного чиновника делало обед почти священнодействием. Не важно, что
Собачья драка внесла оживление в церемонность сегодняшнего вечера. Начавшись у нас под ногами, она заставила нас встать из-за стола и занять кресла на веранде. Гости несколько оживились, и даже вербовщик сумел умирающим голосом изречь, что всякая драка на этих островах вызывается женщинами или собаками. Общее веселье закончилось в момент, когда ливень забарабанил по дырявой крыше.
Восемь человеческих существ, окруженных сплошной стеной ливня, сбились в кучу. Капли, сочившиеся сквозь крышу, немедленно промочили мое тонкое, сразу прилипшее к телу платье, а безукоризненная прическа безукоризненного господина правительственного чиновника беспомощно свесилась набок, словно хохолок какаду. Было безветренно, и кругом висела водяная пыль. Приступ лихорадки, начался у меня, несмотря на выпитое виски, на восемь часов S раньше, чем я его ожидала.
В полночь ливень прекратился. Освещенные холодным лунным светом разорванные облака над Вангуну напомнили мне небо на картине Эль Греко «Вид на Толедо». Ровно в полночь хозяин плантации торжественно подошел к краю веранды, нацелил револьвер, который обычно держал под подушкой, в скрывшуюся из виду луну и выстрелил.
— Желаю вам счастливого Нового года, — сказал западный плантатор, очень серьезно обращаясь к Маргарет, и тут же спрыгнул с веранды, чтобы присоединиться к остальным гостям, направлявшимся к пристани.
Когда головы гостей исчезли в конце склона холма, мы увидели в стороне три очертания в длинных белых рубашках, двигавшихся между стволов пальм в направлении пристани.
— И вам я желаю счастливого Нового года! — сказала Маргарет.
И снова наступило лондонское воскресенье…
Глава двадцать вторая
Народные празднества в Пататива совпали с европейскими праздниками.
Был сезон размножения черепах, и местное население, почти всегда лишенное мясной пищи, отмечало эти дни пиршествами и наедалось до отвала. Мы были уверены, что увидим деревенский праздник издали и, как нищие у ворот, будем ловить крохи, выбрасываемые веселящимися хозяевами. Неожиданно мы стали не только гостями, но центром внимания всех собравшихся на празднество. Более того, вместе с мужчинами мы приняли участие в охоте на черепах.
Жителей западной Меланезии мы впервые увидели с палубы «Матарама», когда отправились на восточную оконечность лагуны. Здешний миссионер уезжал в отпуск, и на проводы собралась вся его паства, примерно человек триста, приплывшая на лодках и образовавшая кольцо вокруг гордо возвышавшегося парохода. На протяжении трех часов, покуда «Матарам» грузил копру, отовсюду слышался смех — честный, хороший человеческий смех, брызжущий весельем и радостью.
Первое, чем отличаются обитатели западной Меланезии от восточной, является бьющее через край веселье. Обратный путь от входа в лагуну до нашей плантации Сеги мы проделали на маленьком пароходе, предназначенном для подвозки с берега копры. Теперь мы буксировали длинный хвост, состоявший из десятков туземных лодок, с которых непрерывно слышался смех. Наш маленький пароходик оставлял за собой сильную волну, и туземным лодкам пришлось двигаться строго в кильватере, иначе, попав в волну, хлеставшую, как пастуший кнут, они теряли равновесие и опрокидывались. Вслед за передними опрокидывались идущие сзади, и мы были свидетелями звонкого смеха, когда на поверхности воды появлялись блестящие темные головы потерпевших кораблекрушение. Когда они смеялись, оскал белоснежных зубов сверкал, как рог луны на черном небе.
Здешние меланезийцы отличаются более темным цветом кожи, имеющим оттенок коричневой сливы, который получается, если смешать красную марену с умброй. Рядом особенностей они напоминают чистокровных негров; например, у них было то, что мы называем «открытым лицом»; широко расставленные глаза отличались большими белками и ясно очерченными зрачками; обычные брови лишали здешних жителей насупленного вида, столь характерного для восточных меланезийцев. Любопытно отметить, как эти незначительные физические детали резко меняли облик западных обитателей, делая их приветливыми и приятными на вид.