Охота за наследством Роузвудов

Рид Маккензи

Я утвердительно мычу, радуясь возможности спокойно пообщаться с Майлзом, который в этот год взял на себя роль моего единственного лучшего друга.

Он всегда полон беззаботного оптимизма и готов ко всякого рода непринужденным развлечениям и сейчас, верный себе, смотрит на меня с заговорщической улыбкой.

– Спорим, что я сейчас подойду и заговорю с ним?

– Ты сделаешь это и без всякого спора, – отвечаю я.

– Тогда это будет не прикольно.

– Ладно, будем считать, что мы поспорили. Иди пообщайся с тем таинственным незнакомцем. И ты наберешь дополнительные очки, если он захочет подружиться с тобой до конца этой вечеринки.

– А сколько очков я заработаю, если сам захочу подружиться?

–

Тогда я позволю тебе завтра поспать и сама открою кулинарию, – обещаю я, хотя это рискованно, поскольку по воскресеньям после церкви люди всегда валом валят в «Кулинарию ДиВинченци». Обычно, чтобы справиться с этим наплывом посетителей, на работу должны выходить мы оба.

Впрочем, вряд ли завтра в церковь явится много наших горожан, поскольку все они уже сейчас здорово напились.

– Заметано. – Майлз отодвигает ширму, затем останавливается и достает что-то из кармана. – Да, чуть не забыл. Я разыскивал тебя, чтобы передать вот это. Твоя бабушка велела, чтобы я отдал это тебе. И добавила кое-что странное. – Он делает паузу, озадаченно хмуря брови. – По-моему, она сказала: «Не за один укус». И еще: «Пусть она съест это как можно быстрее, чтобы шоколад не растаял».

Он кладет на мою ладонь шарик, завернутый в зеленую фольгу. Я смотрю на него, сдвинув брови.

– Не за один…

Майлз уже идет по патио, затем оглядывается на меня с веселой улыбкой и показывает поднятый большой палец. Я смотрю на поваров, все еще работающих у громадной плиты и передающих официантам все новые и новые тарелки. Вокруг меня витают восхитительные аппетитные запахи, повсюду из рук в руки передаются подносы, полные и пустые, и просторная кухня кажется крошечной из-за количества работников, поддерживающих непрекращающийся поток закусок. Я не узнаю никого из них. Должно быть, бабушка дала постоянной прислуге выходной.

Я перекатываю шарик между пальцами, ища что-нибудь необычное. Возле камина стоит целый поднос шоколадных конфет, так что бабушка точно знала, что я могу просто взять одну из них и съесть. Я разворачиваю зеленую фольгу и обнаруживаю трюфель из темного шоколада. Затем всматриваюсь во внутреннюю часть обертки, поскольку в духе бабушки было бы поместить послание туда. Но нет, это просто блестящая фольга. Ничего необычного.

Я вонзаю в конфету зубы, на язык падают кусочки шоколада и тут же начинают таять. Сначала сладость, затем знакомая восхитительная горечь темного шоколада. Но потом на языке оказывается что-то еще, более жесткое и…

– Тьфу! – Я выплевываю инородный предмет в ладонь.

В конфете был спрятан клочок бумаги. Ну еще бы. Для бабушки это классика. Я беру льняную салфетку, чтобы стереть с бумаги слюну, и, развернув ее, вижу, как на ней медленно проступают слова, написанные знакомым почерком бабушки.

Исчезающие чернила – это старый трюк бабушки, она всегда использует его, когда пишет записки. До того как появилась электронная почта, она именно так и вела тайную переписку и заключала сделки. Теперь она пускает этот способ в ход только тогда, когда оставляет мне в разных местах дома дурацкие записки вроде «Этот последний эклер специально для тебя» или «Ну что, будешь вечером есть пиццу и смотреть телешоу “Проект Подиум”?». На бумаге при этом всегда красуется маленькое темное пятнышко – оно означает, что здесь были использованы специальные чернила. Они проявляются тогда, когда бумага намокает, и на сей раз ее намочила моя слюна.

Мне следовало сразу догадаться, что текст написан не на фольге – ведь это было бы слишком просто.

«Моя милая Лилилав [2] , – написано в записке, – приходи

на наше место в восемь».

Я смотрю на часы над мойкой. Без двух минут восемь. Я чуть не опоздала.

На заднем дворе вечеринка проходит так же шумно, как и в самом доме – я убеждаюсь в этом, когда выхожу из него. А может, даже более оживленно, потому что молодежь тусуется именно здесь. Я спускаюсь по великолепной каменной лестнице, ведущей к патио, и прохожу мимо бассейна, направляясь к месту встречи с бабушкой. В бирюзовой воде собрался почти весь мой класс. Моя кузина Дэйзи стоит босиком на трамплине для прыжков в воду, балансируя на самом краю. Мы с ней родились с разницей всего в три месяца и могли бы быть близнецами, поскольку у нас обеих светлая кожа и темно-рыжие волосы, передающиеся среди Роузвудов из поколения в поколение. Но на этом наше сходство заканчивается, так как у нее карие глаза и субтильная фигурка, которые она унаследовала от матери, а у меня такие же, как у бабушки, серо-зеленые глаза и фигура с женственными округлостями.

2

От love – любовь (англ.).

Мы с ней отличаемся друг от друга не только внешне. Я пользуюсь в городе большим уважением, поскольку в нашем поколении Роузвудов родилась первой, а королевство Дэйзи – это наша старшая школа. Среди наших одноклассников она пользуется огромной популярностью, к тому же она звезда «ТикТока» с почти полумиллионом подписчиков.

Она вскидывает руки, короткое облегающее серебристое платье опасно задирается, и из воды слышатся одобрительные возгласы и аплодисменты. Кто-то протягивает ей бокал с шампанским. Половина содержимого льется на голову бабушкиного садовника, когда она пытается использовать бокал как микрофон.

– Прелее-естная Кэролайн! – фальшиво голосит она.

– БАМ! БАМ! БАМ! – вопят остальные.

– Ничего себе, – бормочу я, спеша прочь. Если бы на месте Дэйзи была я, репортеры «Роузвуд кроникл» сожрали бы меня заживо.

Меня пронзает зависть. В отличие от меня, Дэйзи нет нужды беспокоиться о том, чтобы всегда и со всеми быть безупречной – ни с бабушкой, ни с жителями города. Наверное, здорово не испытывать на себе постоянное давление и всегда быть окруженной друзьями, готовыми сделать для тебя все что угодно.

Музыка и смех затихают, когда я огибаю дом. Все деревья и кусты вокруг тщательно подстрижены и ухожены, везде, на каждой пяди земли, растут розы – ярко-красные цветы на фоне белоснежных кирпичных стен, возвышающихся на три этажа. Их аромат чудесен, и на несколько мгновений я останавливаюсь, чтобы насладиться им и выкинуть из головы завистливые мысли. Закат окрашивает небо золотом, на него надвигаются полосы темно-синего цвета. Сейчас я наконец одна, чего мне хотелось весь этот вечер.

Молчание нарушает бархатный голос, тембр которого так хорошо мне знаком:

– Классная вечеринка, верно?

Глава 2

СУББОТА, 15 ИЮНЯ, 20:01

– Как всегда, – отвечаю я бабушке, пройдя через фигурную калитку из кованого железа, увитую жимолостью, и оказавшись в моем самом любимом месте в мире.

Этот садик, в котором растет все, кроме роз, так тесен, что в нем могло бы поместиться самое большее десять человек. Его окружают высокие белые каменные стены, в середине стоит мраморная статуя святого Антония в человеческий рост, так что это место можно назвать чем-то вроде тайного убежища посреди обширного сада. Здесь множество цветов: лилии, маргаритки, нарциссы, пионы. Распускаются бутоны гортензий, стены оплетает плющ. Левый угол занимает магнолия, а в правом цветет вишня.