Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники

Смит Уилбур

Ясмини сидела на песке и смотрела на него. Она не разделяла его любви к холодной воде. Держа на руках его одежду, она украдкой погрузила в нее лицо. Вдохнула запах мужа – даже после стольких лет она не могла им надышаться. Его запах позволял ей чувствовать себя в безопасности. Дориан всегда смеялся, когда она поднимала его сброшенную на ночь одежду и надевала, предпочитая своей ночной рубашке.

– Я бы надела твою кожу, если бы это было возможно, – с серьезным видом ответила она на его мягкое поддразнивание. – Так я могла бы стать ближе к тебе, быть частью твоего одеяния, частью твоего тела.

Наконец Дориан направился к берегу. Фосфоресцирующий планктон лагуны сверкал на его теле, и Ясмини радостно

воскликнула:

– Даже природа украшает тебя бриллиантами. Бог любит тебя, аль-Салил, но не так сильно, как я.

Он наклонился, поцеловал ее солеными губами, взял тюрбан и стал им вытираться. Потом обмотал им талию, как набедренной повязкой, и отбросил длинные влажные волосы за спину.

– Ночной ветер закончит работу еще до того, как мы дойдем до хижины, – сказал он, и они пошли по песку к лагерю. Когда они проходили мимо сторожевого костра, часовой приветствовал их и призвал на них Божье благословение. Их хижина стояла отдельно, вдалеке от дома Тома и Сары. Мансур предпочитал спать вместе с офицерами и людьми своего отца.

Дориан зажег лампу, а Ясмини отнесла ту, что у нее была с собой, за занавеску в дальнем конце комнаты. Она убрала хижину персидскими коврами, шелковыми занавесями, шелковыми тюфяками и подушками, набитыми пухом диких гусей. Дориан услышал, как льется из кувшина в миску вода; Ясмини мылась и негромко напевала. Дориан почувствовал напряжение в паху: именно так Ясмини готовилась к занятиям любовью. Он отбросил одежду и влажный тюрбан и лег на тюфяк. Ему виден был силуэт Ясмини: ее тень ложилась на рисунок птиц и цветов, украшавший китайскую ширму. Она сознательно так поставила лампу, зная, что муж наблюдает за ней. Когда она встала в миску и принялась мыть у себя между ног, то повернулась так, чтобы ему удобнее было наблюдать этот театр теней, видеть, что она готовит путь для него.

Выйдя наконец из-за ширмы, она скромно опустила голову, так что темное серебро волос занавесом закрыло ее лицо. Обеими руками она прикрывала срам, потом чуть наклонила голову и одним глазом взглянула на Дориана сквозь волосы. Глаз был огромный и горел страстью.

– Ты аппетитная порочная маленькая гурия, – сказал он, полностью возбуждаясь. Ясмини видела, что сделала с ним, и засмеялась. Опустила руки, и – о диво – ее срам оказался безволосым. Это была гладкая ровная щель под изгибом слоновой кости живота. Груди у нее были маленькие и свежие, как у молодой девушки.

– Иди ко мне! – приказал он, и Ясмини радостно подчинилась.

Много позже, уже ночью, Ясмини почувствовала, как он шевельнулся рядом с ней, и сама мгновенно проснулась. Она всегда была чувствительна к его настроениям и желаниям.

– Ты здоров? – прошептала она. – Тебе что-нибудь нужно?

– Спи, малышка, – прошептал в ответ Дориан. – Просто твой друг и пылкий поклонник требует, чтобы его взяли в руку.

Он встал.

– Пожалуйста, передай моему другу мои почтительные саламы и готовность исполнять обязанности жены, – прошептала она. Он сонно усмехнулся и поцеловал ее, прежде чем отойти. Дориан пользовался горшком только в случае крайней необходимости. Садиться на корточки – это по-женски. Он вышел через заднюю дверь и пошел к отхожему месту за деревьями, на краю леса, в пятидесяти ярдах от хижины. Песок под его босыми ногами был прохладным, ночной воздух мягок и пронизан ароматом цветов и запахом волнующегося океана. Облегчившись, Дориан пошел назад. Но вдруг остановился, не дойдя до входа в хижину. Ночь была так прекрасна, блеск звезд так ослепителен, что они зачаровали Дориана. Он смотрел на небо и чувствовал, как его охватывает глубокое ощущение мира.

До этого мгновения его все еще одолевали сомнения. Может, решение отказаться от Слонового трона эгоистично по отношению к Мансуру? Неужели он не исполнил свой долг перед народом

Омана, страдающим под жестоким ярмом Заяна аль-Дина? В глубине души Дориан знал, что это Заян убил их отца. Разве законы Бога и человека не требуют возмездия за ужасное преступление – отцеубийство?

Теперь, когда он стоял под звездами, все эти сомнения рассеялись. Хотя ночь была прохладной, а он совершенно обнажен, как новорожденный. Ему было тепло от рук единственной женщины, которую он любил. Он удовлетворенно вздохнул. «Даже если я согрешил, это не самый тяжкий грех. Мой главный долг – перед живыми, а не перед мертвыми, а Ясмини нуждается во мне не меньше, а может, и больше, чем остальные.

Он пошел к хижине и в этот момент услышал крик Ясмини. В нем смешивалось удивление, ужас и смертельная боль.

Когда Дориан вышел из хижины, Ясмини села и вздрогнула. Ночь холодная, гораздо холоднее, чем должна быть. Она подумала, естественный ли это холод или холод зла. Может, над ними навис какой-то злой дух? Ясмини безоговорочно верила в мир иной, который тесно охватывает этот, – мир, населенный ангелами, джиннами и шайтанами. Она снова вздрогнула, на этот раз не от холода, а от страха. И сделала большим и указательным пальцами знак, отвращающий зло. Потом встала с тюфяка и подкрутила фитиль лампы, чтобы Дориану, когда он вернется, было светло. Подошла к одеянию Дориана, висевшему на ширме, и набросила на свое нагое тело. Усевшись на тюфяк, она обмотала голову его тюрбаном. Поднесла полу его платья к носу и погрузилась в запах мужа. Она с удовольствием вдохнула, и это утешило ее и прогнало предчувствия затаившегося зла. Оставалась только легкая тревога.

– Где Дорри? – прошептала она. – Почему его нет так долго?

Она уже собралась позвать его через плетеную стену, как услышала сзади тихий звук. Обернувшись, она увидела высокую фигуру в черном, с лицом, закрытым черной кефией. Казалось, это какое-то злое привидение, джинн или шайтан, а не человек. Должно быть, он вошел через другую дверь. Липкая эманация чистого зла заполнила комнату. В правой руке пришельца, отразив тусклый свет лампы, блеснул длинный кривой кинжал.

Ясмини отчаянно закричала и хотела встать, но существо подскочило к ней. Она даже не увидела удара кинжалом, настолько он был быстрым. Почувствовала, как клинок входит в ее тело и мягкая плоть не оказывает сопротивления. Только – глубоко в груди – пустота.

Убийца стоял над ней, а она, внезапно лишившись сил, упала. Он не делал попытки извлечь длинный клинок. Напротив, напряг запястье и так повернул его, что лезвие встало вертикально. Он позволил клинку самостоятельно искать выход, расширяя рану, разрезая мышцы, вены и артерии. Когда лезвие наконец высвободилось, Ясмини рухнула на тюфяк. Темная фигура оглянулась в поисках мужчины, которому следовало быть здесь, но которого не оказалось. Он понял, что его жертва – женщина, только когда она закричала, но тогда было уже поздно. Он наклонился и отбросил ткань кефии с лица Ясмини. Посмотрел на прекрасное лицо, теперь белое и неподвижное, словно вырезанное из слоновой кости.

– Святым именем Господа, сделана только половина моей работы, – прошептал он. – Я убил лисицу, но не нашел лиса.

Он повернулся и кинулся к двери, через которую вошел. В это мгновение вбежал обнаженный Дориан.

– Охрана! – закричал он. – На помощь! Ко мне! Сюда!

Кадем ибн-Абубакер узнал этот голос и мгновенно повернул обратно. Вот кого он искал – мужчину, а не женщину в одежде мужчины. Он набросился на Дориана; тот промедлил, но успел поднять правую руку, отражая удар. Лезвие распороло тело от плеча до локтя. Хлынула темная в свете лампы кровь, и Дориан снова закричал и опустился на колени. Руки его бессильно повисли, и он жалобно посмотрел на человека, который убивал его.