Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники
Шрифт:
Зельда хлопотала над ней, натирала мылом фланелевую тряпочку, потом принялась мыть хозяйку, бормоча похвалы и хихикая в ответ на реплики Катинки. Неожиданно она откинулась и сказала что-то Катинке; та встала, и мыльная вода каскадом полилась с ее тела. Теперь она стояла спиной к Хэлу, ее ягодицы порозовели от горячей воды. Она послушно поворачивалась, позволяя Зельде по очереди натирать мылом ее длинные ноги.
Наконец Зельда распрямилась и вышла из каюты. Как только она исчезла, Катинка, по-прежнему стоя в ванне, посмотрела в зеркало. И Хэлу снова
Она взяла ягодицы этими маленькими белыми руками и медленно развела их в стороны. На этот раз, увидев открывшуюся его взгляду глубокую щель, Хэл не смог сдержать возглас.
В каюту вернулась Зельда с грудой полотенец. Катинка распрямилась, и зачарованное ущелье исчезло, его тайны вновь скрылись от глаз Хэла. Катинка вышла из ванны, и Зельда набросила ей на плечи полотенце, свисавшее до лодыжек. Распустила волосы хозяйки и расчесала их, потом сплела в длинный толстый золотой канат. Встала за Катинкой и подняла платье, чтобы надеть через голову хозяйки, но Катинка покачала головой и отдала какой-то категорический приказ. Зельда возразила, но Катинка настаивала, и служанка повесила платье на спинку стула и с явным недовольством вышла из каюты.
Как только она вышла, Катинка уронила полотенце на пол и, снова нагая, подошла к двери и закрыла ее на засов. Потом повернулась и исчезла из поля зрения Хэла.
Он видел в зеркале неясные движения, но не мог понять, что она делает, но вдруг к его испугу и изумлению ее розовые губы по ту сторону оказались в дюйме от отверстия, и она злобно прошипела:
— Грязный маленький пират!
Она говорила по-латыни, и он отшатнулся, словно на него выплеснули котелок кипятка.
Даже в смятении он почувствовал себя оскорбленным и, не задумываясь, ответил:
— Я не пират. У моего отца каперское свидетельство.
— Не смей возражать.
Она то и дело переходила с латыни на датский или английский. Но ее голос звучал резко, как бич.
И снова он стесненно ответил:
— Я не хотел вас оскорбить.
— Когда мой благородный муж узнает, что ты подглядывал за мной, он пойдет к твоему отцу-пирату, и тебя высекут на треножнике, как секли сегодня утром.
— Я не подглядывал…
— Лжец! — Она не дала ему закончить. — Грязный лживый пират.
На миг у него перехватило дыхание от потока оскорблений.
— Я только хотел…
Ее ярость вспыхнула снова.
— Я знаю, что ты хотел. Ты хотел посмотреть на мою катти … — он знал, что по-голландски это кошечка, — а потом взять свой кук в руки и ласкать его.
— Нет! — почти закричал Хэл. Откуда она знает его позорную тайну? Он был в ужасе.
— Тише! Зельда услышит, — снова зашептала она. — Если тебя поймают, тебя ждет плеть.
— Пожалуйста, — шептал он в ответ. — Я не хотел ничего плохого. Простите
— Тогда покажи мне. Докажи свою невиновность. Покажи мне твой кок.
— Не могу.
Его голос дрожал от стыда.
— Встань. Прижми его к отверстию, чтобы я увидела, лжешь ли ты.
— Нет. Не заставляйте меня это делать.
— Быстрей… или я закричу и позову мужа.
Он медленно встал. Глазок был точно на уровне его измученных болью гениталий.
— Теперь покажи. Раскрой брюки, — приказывал ее голос.
Медленно, стыдясь и робея, он поднял парусину; не успел он это сделать, как его пенис выпрыгнул наружу, словно распрямившаяся упругая ветвь. Он знал, что Катинка потеряла дар речи от отвращения, увидев такое. Через минуту напряженного молчания, самую долгую минуту в жизни, он начал опускать парусину.
Она немедленно остановила его дрожащим (он решил, что от отвращения) голосом, так что он с трудом понимал ее ломаную английскую речь.
— Нет. Не прикрывай срам. Эта твоя штука выдает тебя. Ты по-прежнему утверждаешь, что невиновен?
— Нет, — жалобно признался он.
— Тогда тебя следует наказать, — сказала она. — Придется рассказать твоему отцу.
— Пожалуйста, не надо, — взмолился он. — Отец убьет меня собственными руками.
— Хорошо. Я накажу тебя сама. Приблизь твой кок.
Он послушно придвинулся.
— Ближе, чтобы я могла дотянуться. Еще ближе.
Он почувствовал, как пенис коснулся грубой древесины, окружавшей глазок, а потом к кончику пениса притронулись поразительно прохладные пальцы. Он попытался отшатнуться, но она сжала сильней и резко приказала:
— Не двигайся!
Катинка наклонилась к переборке и протащила его член сквозь отверстие, к свету лампы. Он так разбух, что едва входил в отверстие.
— Нет, не убирай, — сказала она по-прежнему строго и сердито, плотнее беря член в руку. Хэл послушно расслабился и поддался настойчивым прикосновениям ее пальцев, позволяя ей полностью протянуть член сквозь отверстие.
Катинка зачарованно смотрела на него. Она не думала, что у мальчика таких лет он будет таким огромным. Разбухшая головка стала пурпурной, как зрелая слива. Катинка отвернула крайнюю плоть, нависавшую, как монашеский капюшон, и отодвинула ее как можно дальше. Головка еще больше выросла; казалось, она вот-вот разорвется; Катинка чувствовала, как стержень дергается в ее руках.
Она повторила движение — вначале медленно вперед, потом назад — и услышала за стеной его стон. Странно, но она почти забыла о мальчишке. То, что она держала в руках, обладало собственной жизнью, собственным существованием.
— Вот твое наказание, грязный бесстыдный мальчишка.
Она слышала, как он ногтями скребет дерево, а сама продолжала двигаться по всей длине члена, как будто работала челноком на ткацком станке.
Это произошло раньше, чем она ожидала. Горячая липкая жидкость ударила ей в чувствительные груди; напор был мощный и поразил ее, но она не отодвинулась.