Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники
Шрифт:
— Похоже, ты не будешь плясать на виселице кадриль с Неторопливым Джоном. Но не радуйся: на стенах ты доставишь нам не меньше развлечений. Об этом позаботится Барнард со своими псами. Ставлю сто гульденов, что зиму ты не продержишься.
Хэл первым в цепочке выходил из подземелья и остановился возле Альтуды. Они долго и пристально смотрели друг на друга. Обоим увиденное понравилось.
— Если подумать, внешность твоей сестры нравится мне больше, — улыбнулся Хэл.
Альтуда был миниатюрнее, чем Хэл мог предположить по голосу, и в его внешности ясно сказывались долгие месяцы заключения.
Но тело, видное сквозь дыры в одежде, аккуратное, сильное и гибкое. Взгляд откровенный, лицо красивое и открытое. Хотя глаза у него миндалевидные, а волосы прямые и черные, в его наружности видна и английская кровь. Голова сидит гордо, челюсть упрямая.
— А ты из какой колыбели выпал? — с улыбкой спросил он Хэла. Было видно, что он очень рад возможности выйти из тени виселицы. — Я ждал мужчину, а вижу мальчишку.
— Выходи, жалкий убийца и предатель! — закричал Барнард, когда тюремщик передал ему заключенных. — Может, ты до поры избежал виселицы, но у меня приготовлено для тебя несколько радостей. Это ты перерезал в горах горло моим приятелям.
Он явно был очень недоволен помилованием Альтуды. Затем Барнард повернулся к Хэлу.
— А что касается тебя, вонючий пират, ты слишком распустил язык. Еще одно слово, и я сброшу тебя со стены и скормлю собакам.
Барнард разделил их. Хэла он отправил на леса, а Альтуда с группой заключенных работал во дворе, разгружая каменные блоки, которые на телегах, запряженных быками, привозили из каменоломни.
Однако вечером Альтуду загнали в общую камеру. Дэниел и все остальные в темноте обступили его, чтобы выслушать его подробный рассказ и задать множество вопросов, которые не могли задать раньше. Он был чем-то новым, оживившим однообразие плена и изнурительной работы. И только когда из кухни принесли котел с похлебкой и все занялись скудным ужином, у Хэла появилась возможность поговорить с Альтудой.
— Если ты сбежал один раз, Альтуда, мы сможем сбежать снова.
— Я тогда был в лучшей форме. И у меня была рыбачья лодка. Хозяин доверял мне и разрешал выходить из колонии. А как сбежать из-за этих стен? Боюсь, это невозможно.
— Ты говоришь «боюсь» и «невозможно». Я такого языка не понимаю. Мне казалось, ты мужчина, а не малодушный трус.
— Сбереги такие слова для врагов. — Альтуда ответил ему жестким взглядом. — Чем хвастать, какой ты герой, расскажи, как ты получаешь сообщения извне.
Хэл улыбнулся. Ему понравился дух этого человека, его умение отвечать залпом на залп. Придвинувшись ближе и понизив голос, он объяснил, как это делается. Потом протянул ему последнее полученное письмо. Альтуда поднес его к решетке и стал разглядывать в свете факела, который горел на верху лестницу.
— Да, — сказал он, — это почерк моей сестры. Не знаю никого другого, кто мог бы написать так мелко.
В этот вечер они написали записку, которую должен был забрать Аболи. В ней сообщалось, что Альтуду выпустили из камеры Логова Скелета.
Однако, похоже, Сакина об этом уже знала, потому что на следующий день она сопровождала госпожу, явившуюся в замок. Девушка сидела рядом с Аболи на козлах кареты. У лестницы она помогла хозяйке выйти.
Альтуда работал во дворе, обкалывал и обтесывал большие каменные глыбы, прежде чем их поднимали наверх. Его лицо и волосы были от каменной пыли белыми, как у мельника от муки, а руки кровоточили, изрезанные инструментами и грубым камнем. Наконец Сакина увидела его, и несколько долгих напряженных мгновений брат с сестрой смотрели друг на друга.
Радость на лице Сакины была прекраснее всего, что когда-либо видел Хэл. Но это длилось лишь мгновения: Сакина вслед за хозяйкой поднялась по ступеням.
Вскоре они вновь показались на верху лестницы, а с ними — губернатор Ван де Вельде. Он вел жену под руку, Сакина скромно следовала за ними. Казалось, теперь рабыня ищет взглядом не брата, а кого-то другого. Садясь на козлы, она что-то сказала Аболи. Тот в ответ только повел глазами, и Сакина, проследив за его взглядом, посмотрела на верх стены, где на лесах Хэл закреплял веревку, на которой поднимали камень.
Сердце у Хэла забилось быстрее, когда он понял, что девушка искала именно его. Они серьезно смотрели друг на друга; им казалось, что они совсем близко — впоследствии Хэл мог вспомнить каждую черточку ее лица, каждый грациозный изгиб шеи. Наконец она улыбнулась — обмен взглядами длился очень недолго — и потупилась. Вечером в камере, лежа на волглой соломе, Хэл заново переживал эти мгновения.
Может, она придет завтра, подумал он, когда сон черной волной накрыл его. Но она не приходила еще много недель.
Альтуде отвели на соломе место рядом с Хэлом и Дэниелом, так что теперь по вечерам они могли разговаривать.
— Сколько твоих людей в горах? — спросил Хэл.
— С самого начала нас было девятнадцать, но троих убили голландцы, и еще пятеро погибли после побега. Горы суровы, и там много свирепых хищников.
— Какое у них оружие?
— Есть мушкеты и сабли, захваченные у голландцев, но пороха было мало, а сейчас он, должно быть, весь истратился. Моим товарищам приходится охотиться, чтобы выжить.
— Но у них, наверно, есть и другое оружие?
— Да, мы изготовили луки со стрелами и пики, но для них нет наконечников.
— Насколько безопасны ваши убежища в этой дикой местности? — настаивал Хэл.
— Горы бесконечны. Ущелья — настоящий запутанный лабиринт. На крутых утесах нет других троп, кроме тех, которыми пользуются бабуины.
— А голландские солдаты заходят в горы?
— Никогда. Они не заходят даже за первое ущелье.
Такие разговоры заполняли все вечера, когда зимние ветры, спускаясь с гор, ревели у стен замка, как львиный прайд. Заключенные в темнице дрожали на соломенных тюфяках. Иногда только разговоры и надежда не давали им сдаться холоду. Пожилые и слабые заключенные болели, их горло и грудь забивала густая желтая слизь, тела сжигала лихорадка, и они умирали, кашляя и задыхаясь.