Охотничьи тропы
Шрифт:
Взволнованные мысли гвардии старшего лейтенанта прервал придушенный звериный стон.
Не поворачивая головы, а только по-охотничьи скосив глаза, Алексей увидел медведей. Они вышли из-за поворота скалы всей «свадьбой» — семь зверей, в тот краткий миг, когда отцветающая в небе заря боролась еще с ползущими из ущелий сумерками, а последние отблески света умирали на широкой кроне единственного здесь кедра.
Вместе со зверями возник удушающий медвежий запах, напоминающий запах мокрой собаки. Он проник в ноздри, в рот сидящего в засаде охотника.
Первой шла буланая, серебристая
Рядом, касаясь крупа зверицы, шел огромный чернобархатный зверь-семилеток. Он уже успел перелинять. Короткая, не отросшая еще шкура его лоснилась и под ней отчетливо проступали, перекатываясь, железные мускулы. Белые клыки его были в желтой пене. Он поворачивал голову то влево, то вправо, и взгляд раскаленных его глаз держал на почтительной дистанции идущих в стороне самцов.
Ближний справа к нему — горбатый, бурый, с белой грудью, точно щеголь в манишке. Длинная шерсть его — от холки до бугристого загривка — вздыблена. Он готов был в любой момент к прыжку через отделявшее от медведицы пространство, но огненный взгляд черного атлета удерживал его.
Слева — рыжий, клочкастый, высокий и худой медведь, очевидно не оправившийся еще после охотничьей пули или помятый кулемою [6] .
Позади — медведок-второгодок какого-то редкого чубарого окраса. Он недавно только потерял молочные зубы, а новые были еще малы, как у щенка, но когти его были остры, и он тоже рвался в бой.
6
Кулема — медвежья ловушка.
В хвосте тянулись два старика. Зубы их, очевидно, были стерты до десен, когти обношены, глаза тусклы. Звери были худы, клочкастая шерсть без лоска висела прядями. Оборванные и общипанные, они походили на старых нищих. Один из них был хром (левую переднюю ступню он, наверное, потерял в капкане). Во время остановок старец поджимал культяпку к животу.
Медведи шли бесшумно, точно тени, бессильные остановиться и на секунду, если не останавливалась самка.
Алексей не раз сталкивался с медведями в лесу и знал, что спокойствие и выдержка — лучшие товарищи в единоборстве с «хозяином тайги». Но с семью зверями сразу он встретился впервые. И сейчас он не потерял рассудка при неожиданной встрече с «медвежьей свадьбой».
Только задрожали руки да сердце застучало громко. Грохотов инстинктивно вскинул винтовку и «поймал на мушку» самого огромного — черного медведя. Зверь был так близко от него, что даже при точном попадании медведь в один прыжок мог бы сорвать его с выступа скалы: чудовищную крепость к ране и молниеносную подвижность этого неповоротливого с виду животного хорошо знал Алексей. И тем не менее он уже совсем было нажал на спуск, но чернобархатный атлет вдруг бросился на обнаглевшего, переступившего дозволенную черту белогрудого соперника,
Алексей опустил винтовку и пришел в себя. Звери стояли, ломая один другого. Шерсть клочками летела с них.
Медведица отошла на луговину. Она казалась равнодушной к битве и даже не смотрела в сторону грызущихся самцов.
Рыжий медведь и чубарый медведь-второгодок, пользуясь битвой опасных своих противников, в несколько прыжков были уже у зверицы, и даже старики отбежали от скалы.
Охотник перевел дух и левой рукой придавил сильно бившееся сердце. «Спокойно, друг! Спокойно!..» — беззвучно прошептал он.
Черный повалил белогрудого и ударил его когтистой лапой по уху. Белогрудый поднялся и затряс головой.
Черный атлет очутился рядом с медведицей. Расступившиеся перед ним звери снова заняли те же позиции, и даже израненный бурый, не переставая трясти головой, встал на прежнее место.
Сумерки надвигались быстро: кустарники сливались в сплошную массу. Охотник не без волнения подумал, что скоро будет уже невозможно стрелять, ждать же, когда звери отойдут от скалы еще дальше — нельзя. Подавив дрожь, он нащупал мушкой череп медведицы. Выстрел раскаленным прутом рассек воздух.
Медведица подпрыгнула на метр от земли и сделала гигантский скачок к одинокому приземистому кедру: в беспамятстве она сочла ствол дерева за своего врага.
Рыжий, чубарый медведь-второгодок и оба старых медведя, подкидывая по-поросячьи зады, кинулись врассыпную. Но черный великан стремительно бросился на выстрел охотника. Грохотов только успел передвинуть затвор — зверь был у скалы.
Перед скалой медведь вздыбил. Огромный, он с злобным ревом тянулся к выступу черными когтистыми лапами. Раскрытая окровавленная пасть его с вершковыми белыми клыками была почти рядом: с охотником: брызги пены летели Алексею в лицо, когда он целился чуть повыше переносья, в желобок между надбровными припухлостями зверя.
Сноп огня вспыхнул и погас в зрачках медведя. Пуля пробила череп на-вылет, и все-таки зверь не опрокинулся, не рухнул наземь, а тихо, точно опускаясь в воду, стал скользить по мшистой скале волосатой грудью, а когтистые лапы его, срывая мох, еще двигались конвульсивно.
Белогрудый теребил за загривок поднявшуюся на дыбы у кедра раненую самку. К охотнику он стоял боком. В сгущавшихся сумерках стрелок с трудом нащупал ухо зверя и в третий раз нажал спуск.
Белогрудый упал к ногам зверицы.
Кедр скрипел, шатался в последнем объятии смертельно раненой медведицы. Острые когти медведицы дотянулись до первых сучьев и сломали их. Последними усилиями зверица запустила когти в смолистую мякоть кедра. По шкуре ее волнами пробегала судорога. Она захлебывалась кровью и не могла реветь, а, припав головой к стволу дерева, казалось, безутешно всхлипывала. Потом со стоном повалилась навзничь.
Запущенные в древесину когти обнажили ствол кедра от сучьев до самого корня. Лоскутьями коры, прижатыми к груди в оцепенелых лапах, она словно накрылась, спряталась под ними от заглянувшей в ее глаза смерти.