Охотник на людей
Шрифт:
— Не слишком часто.
Ни разу с момента похорон — ни со своей семьей, ни с семьей Джии.
Видит бог, они все пытались связаться с ним. Но он не мог справиться ни с молчаливым обвинением, которое — он чувствовал это кожей — исходило от родственников Джии, ни с сочувствием в глазах своей собственной семьи, когда они, чтобы не ранить его и не усугублять боль его потери, пытались приуменьшить собственные достижения и хорошие новости о рождении детей и свадьбах.
Они отлично знали, как сильно он с Джией хотел детей, как они планировали продолжить
Гейб также отрезал себя от друзей. Не считая Тома и нескольких других сотрудников полиции, он главным образом держался особняком.
Теперь он собирался это изменить. В нем самом что-то изменилось. Он хотел найти обратный путь.
Но чтобы добраться туда, он должен уничтожить Стайгера — раз и навсегда.
Она сидела близко, глядя на потрескивающее пламя. Гейб невольно поймал себя на том, что внутри него чувство тепла и уюта борется с физическим желанием. Он с удивлением понял, что хочет ее. Всю, целиком. Он почувствовал, как у него напряглось в паху.
Он скользнул по ней взглядом, рассматривая ее профиль. Сильвер приняла душ, и ее влажные волосы свободно разметались по плечам. В мягкой фланелевой рубашке, свежих джинсах и мокасинах она вновь поразила Гейба своей яркой, естественной красотой, высокими, аристократическими скулами, гладкой медно-коричневой кожей.
Он сглотнул, чувствуя неуверенность в себе. Или в ней. Она была парадоксом, этакой ходячей загадкой. Он вспомнил уверенную улыбку, которой она одарила его на взлетно-посадочной полосе в день его прилета. И тотчас сравнил ее с нерешительным изгибом губ, которым она поприветствовала его в своем доме несколько часов назад. Как смело она поцеловала его, а затем, как только он взял на себя доминирующую роль, испуганно отступила.
За независимостью Сильвер Гейб чувствовал тщательно оберегаемую личную жизнь, вполне реальную уязвимость. Интересно, что таится за всем этим? Ему захотлось узнать ее лучше. Как можно лучше. И сила этой потребности удивила его самого.
Что касалось женщин, Гейб был вынужден признаться, что склонен к старомодным взглядам. Он верил в родство душ, верил, что нашел такую родственную душу в Джии. Ее смерть оставила в его сердце незаживающую рану. Он даже не мечтал, что в его жизни будет еще кто-то, кроме нее, что он снова сможет испытать волнение в сердце и крови. Это одновременно и возбуждало, и раздражало.
Он оторвал взгляд от ее профиля и посмотрел на фотографию на каминной полке — ее и сына. Интересно, кто был отцом ее ребенка?
Но Гейб на себе испытал тяжесть от непрекращающихся вопросов о его личной утрате, эти вопросы постоянно опустошали его. Ему была ненавистна беспомощность в глазах людей, когда он рассказывал им о том, что произошло. Ненавистно бессилие, сопровождавшее невозможность скрыть их неловкость при виде его горя.
Гораздо проще было вообще не разговаривать.
Поэтому он не произнес вслух те вопросы, ответы на которые хотел услышать, — о ее сыне, о мужчинах в ее прошлой жизни. Он уважал ее личную жизнь. И одновременно
До самых сокровенных, личных подробностей.
— Мы можем выследить его, Гейб. — Ее пронзительные голубые глаза внезапно вспыхнули. Глядя на языки пламени, она думала о Стайгере. — Мы можем выследить его, выманить из того места, где он прячется.
— А потом? — спросил он, слегка озадаченный ее словами.
Ее глаза зажглись холодным, жестоким огнем, как у ее волкособак. При виде этой внезапной свирепости у Гейба екнуло сердце.
— В убийстве человека нет никакой славы, Сильвер. Ее нет и никогда не должно быть.
Она посмотрела на него с необузданной животной яростью, от которой у него по спине пробежали мурашки.
— Ты хочешь сказать, что не стал бы в него стрелять? Если там, в глуши, где никто, ни один свидетель не увидит, что произошло, ты загонишь этого зверя в ловушку и пощадишь его?
Он выдержал ее взгляд, но ничего не сказал. Помня о своем полицейском значке, о верховенстве закона. Помня о своей клятве охранять жизнь граждан. Помня, что оружие выдано ему для того, чтобы сохранять жизнь, а не отнимать ее, что его можно извлечь лишь при столкновении со смертельной опасностью.
Но он также осознавал, что застрелит Стайгера, даже если это не будет явной самообороной.
Его мучил вопрос, когда именно он пересек в своем сознании эту черту. И в его душу закрался зловещий холод.
— Это было бы противозаконно, — тихо произнес он, уклоняясь от ответа.
Она резко отвернулась, как будто получила пощечину.
Он протянул руку и коснулся ее. Она напряглась еще сильнее.
— Сильвер, — тихо сказал он, чувствуя, что она на каком-то уровне испытывает его. Его тревожило то, что может скрываться за ее вопросами. Ему было не по себе от того, что он вынужден говорить об этом открытым текстом, что ему приходится заглянуть в себя.
— Разве ты не видишь? Именно этого и хочет Стайгер. Чтобы ты… чтобы я… отреагировали именно так. Он обнажает в людях первобытную суть, стремление выжить, будит животные инстинкты в каждом из нас. Вот почему я не хочу, чтобы ты стала частью этого. Чтобы он вынудил тебя… захотеть переступить черту. Я не дам тебе охотиться на него. — Он на миг умолк. — Без соображений безопасности, без законности и полицейского протокола этого не произойдет.
Она как-то странно посмотрела на него.
— Как ты думаешь, что он намерен делать дальше?
Причинить мне боль через тебя. Снова сделать меня беспомощным, заставив смотреть, как он забирает у меня мою женщину.
Он медленно выдохнул.
— Он пришел за мной, Сильвер. Я должен выманить его из поселка, подальше от тебя. И я должен сделать это в одиночку.
— Нет. Я нужна тебе, Гейб. Одному тебе с этим не справиться.
Да, она действительно была ему нужна, и он был потрясен, как сильно.
— Мне нужно одно… — сказал он, понизив голос до шепота и наклоняясь вперед, — …чтобы ты была здесь, когда я вернусь, Сильвер.