Охотник вверх ногами
Шрифт:
Трущоба, кстати, понятие относительное. В редакции московского еженедельника «Новое Время» нам однажды дали переводить в качестве приложения серию статей о нью-йоркских трущобах, появившуюся перед тем в американской печати. Не помню, увы, ни названия газеты, ни имени автора. Зато помню характер правки нашего редактора, просмотревшего английский оригинал, с которого я переводил этот текст на французский.
Редакторский карандаш вычеркнул упоминание числа комнат в описываемых журналистом квартирах, упразднил его вздохи по поводу того, что у этих несчастных пуэрториканцев
Вообще же, если сравнивать советское жилищное строительство не с Парижем и Нью-Йорком, а с мазанками Западной Сахары, то его успехи и впрямь захватывают дух.
Главное в этой истории другое. Заложенная где-то на невысоком уровне дезинформация, пройдя через усилитель чиновной иерархии, приобретает силу правительственной точки зрения.
Или просто точки зрения. А точки зрения, как известно, могут быть разные. И если вы хотите быть объективны, будьте любезны учесть и ту, и другую.
Советские средства информации постоянно к этому призывают. На опыте сотен подобных примеров могу утверждать, что такое выступление, как выступление Самюэльса, основанное на механически переписанных его помощником Лангманом ни на чем не основанных утверждениях Бэйтса, послужило кому-нибудь в советской печати или на радио для написания чего-нибудь вроде: «Даже заместитель министра торговли США Самюэльс, этот верный слуга Уолл-стрита, которого нельзя заподозрить в симпатиях к нашей стране, вынужден был признать...» и т. д.
Итак, будем объективны!
Объективное суждение тем хорошо, что оно неоспоримо. Человек, мыслящий объективно, знает истину в последней инстанции, и спорить с ним бессмысленно. Он вас не слушает. Ведь вы-то необъективны!
На критические замечания, вызванные озабоченностью и тревогой за важное дело, люди объективные обычно возражают: «Что вы знаете об истинном положении дел? Мало ли что ЦРУ сообщает Конгрессу, мало ли что заявляет Государственный департамент! Там, где надо, знают! Там, где надо, судят на основании совершенно точных данных!»
Любители точных и объективных данных никогда не бывали забыты. Сегодня, в частности, нарастающая волна третьей советской эмиграции выносит на далекие берега ограниченное число отборных помощников для блистательных западных ученых-экспертов. Эти люди знают, что надо говорить и чего говорить на Западе не надо. Не надо говорить, что советское общество пронизано агентурой вдоль и поперек и что эмиграция, выплеск советского общества, пронизана ею в еще большей степени. Говорить так — известное дело, признак паранойи.
Говорить надо, что на смену нынешнему партийному руководству идут широко мыслящие прагматики (тут есть два варианта: либо прагматики — военная верхушка, либо аппарат ЦК и специалисты вроде Арбатова). Умело делая Советам уступки, Запад может укреплять авторитет и продвигать к власти людей, с которыми завтра можно будет без труда договориться.
Эти люди знают, как преподнести выдержки из советской печати, как истолковать их в желаемом
В хорошо мне известном исследовательском центре недавно бежавший из СССР профессор-международник беседовал с начальством. В силу своего бывшего положения профессор был, кажется, чуть ли не председателем окружной избирательной комиссии. Он рассказал своему собеседнику, что наблюдал в последние годы новое явление: люди, вместо того чтобы хитрить и в день выборов брать открепительный талон, якобы куда-то уезжая, просто не голосуют. Делайте что хотите. Интересно? Интересно.
Руководитель исследовательского центра слушал терпеливо этот необъективный, основанный на пошлых личных наблюдениях рассказ. Потупя взор, он, по своему обыкновению, шелестел на столе бумажками.
— Увы, то, что вы говорите, не находит никакого подтверждения. Согласитесь, что такой массовый отказ голосовать не прошел бы мимо внимания партийной печати. Особенно после того, как в Рязанском обкоме произошли перемещения, указывающие на известный сдвиг в группах влияния в Кремле, где совершенно очевидно возрос вес прозападных элементов, вероятно, опирающихся на прогрессивные группировки Генерального штаба...
Московский профессор поспешил на свежий воздух.
При чем тут Орлов?
Напомню, что в 1938 году, когда сбежал «Швед», представители западных служб, которым надлежало проверить его лояльность, располагали очень скудным материалом для сопоставления и контроля. Да и служб-то настоящих не было. Легко было тогда завоевать доверие и стать ценным, на первый взгляд, источником информации, советником и оракулом.
Оракул вещал, объяснял методы работы советской разведки, использование телефонных книг в общественных местах как средство связи между агентами и прочие милые шалости. В общем, излагал премудрость своего «Учебника разведки и партизанской войны». А ведь Орлову ничего не стоило вручить приютившим его американцам длинный список известной ему агентуры, раскрыть начатые разработки, известные ему операции, указать, что привлекает интерес советской разведки, кого Москва использует для проникновения в те или иные круги. Короче, он мог нанести советской разведке такой сокрушительный удар, что она еще долгие годы приходила бы в себя.
Ничего этого, однако, не произошло. Правда, на поверхность вышли лишь его показания в Подкомиссии Сената, опубликованные книги и статьи. Была, говорят, и закулисная сторона дела. Но если судить об этой стороне по его письму Троцкому, то и она была отмечена печатью крайней осторожности и заботы — не повредить Москве. К тому же авторство свое Орлов признал лишь много лет спустя, когда письмо уже побывало во многих руках. В частности, у Исаака Дойчера, биографа Троцкого, и Дон Левина, крупного специалиста по советским делам. Они могли докопаться.