Охотник за головами
Шрифт:
Вторая голова подстерегла меня в первый вторник марта.
Глаза увидели ее тут же, но какое-то время отказывались сообщать сигнал в мозг. Я помню, как глаза мне сразу залил пот, будто меня жгло солнце тропиков.
Эта голова была еще хуже первой.
Опять передо мной появился Великий Белый охотник в своей куртке хаки. Только на этот раз он стоял с "ремингтоном" наперевес в дверях тростниковой хижины. Я видел его из-за плеча индейца, сжимавшего в одной руке окровавленный мачете. В другой руке он держал кожаную веревку с заостренной костью, продетой
Я пытался отвернуться и не мог. Хотел закрыть глаза и тоже не мог.
– Прошу тебя, папа, – прошептал я. – Убери от меня эту картинку.
– Что такое? Ты с кем говоришь?
– Папа, оно вернулось. Оно опять здесь.
Рука легла мне на плечо и слегка тряхнула.
– С тобой все в порядке, сынок? – голос аптекаря.
Только в этот момент я по-настоящему понял, что отец никогда уже не вернется.
На миг я снова взглянул на обложку, и мне почудилось, что на меня смотрят серые глаза отца. В следующую секунду я вырвался от аптекаря и побежал. Сзади послышался звон стекла – я выбежал прямо сквозь витрину.
Снаружи шел дождь, как часто бывает в этом городе.
Уже в квартале от аптеки я обнаружил, что порезался. Из обеих рук текла кровь. Я сел на асфальт и целых полчаса сидел, думая об отце и глядя, как дождь смывает кровь с моих пальцев.
Через четыре дня я понял, что что-то не так.
В поликлинике доктор наложил мне на руки сорок семь швов. Мать была очень расстроена и напугана. За разбитую витрину с нее взяли пятьдесят баксов, а на счету у нас из-за пьянства отца ничего не было. Но гораздо больше ее беспокоила мысль, что у меня не в порядке нервы. Прошло совсем немного времени после гибели отца, а ей нужно было поднимать нас с братом.
Я не сказал ей про головы. Мне было восемь лет, и я уже начал ощущать себя главой семьи.
Единственным наказанием было то, что четыре дня подряд она посылала меня в аптеку за бинтами для моей руки. Как все матери, она говорила при этом что-то вроде: "Надеюсь, ты запомнишь этот урок. Подумай только, ты ведь мог себя убить!"
Но я не пошел в ту аптеку – с тех пор я ни разу там не был. Я прошел шесть кварталов и отыскал другую. Через стекло я видел полки с лекарствами, бинтами, игрушками и лысого аптекаря, который показывал что-то покрасневшей девушке. Похоже, это ее ждал на улице такого же возраста парень. Тут и началась фантастика. Я не мог заставить себя войти.
Не мог поднять руки и толкнуть металлическую перекладину на двери.
– Что, не можешь открыть дверь? – спросил парень.
– Да, – я беспомощно поглядел на него. Теперь уже не только мои руки, но и ноги налились тяжестью и как будто вросли в бетон.
– Я купила! Эти со смазкой – вылетевшая из аптеки девица задела меня дверью.
– Осторожнее, Джин, – укоризненно заметил парень. – Ты ушибла его.
– О, прости, мальчик, – тут она заметила мое бледное лицо. – Тебе чем-нибудь помочь?
– Да. Купите мне, пожалуйста, бинт, а я постою здесь.
Она сделала, как я просил, но, уходя, сказала
– Знаешь, Тим, с ним что-то не в порядке.
И она была права.
Об этом быстро узнали мои друзья. Когда мальчик не может зайти в аптеку, чтобы купить жвачку или комиксы, и просит сделать это других, это не могут не заметить.
Так и случилась история с Джимбо.
Однажды мы – Кори, Джимбо и я, – пошли в магазин "Деловая пчела" купить попкорна. А я хотел еще взять бутылочку крем-соды – не обычную розовую, а белую, она мне очень нравилась. Хозяйка магазина была знакомой матери и специально оставляла мне бутылку белой.
Я знал, что надо быть осторожней – это ведь было первого апреля, – но ярко светило солнце, с меня только что сняли бинты, и, вопреки страхам матери, мои пальцы не были парализованы.
Мы вошли в магазин, и я дал Джимбо мой десятицентовик.
– Тебе белую? – спросил он.
– Да, – я ничего не заподозрил. Краем глаза я видел полки внутри магазина, куда не мог, просто не мог войти.
– Первое апреля! – выкрикнул вдруг Джимбо и изо всех сил толкнул меня в дверь.
Никогда я не испытывал такой паники. Сердце у меня в буквальном смысле ушло в пятки. Я рванулся обратно, но они загородили мне дорогу. Джимбо хохотал, а Кори хлопал себя по бокам.
Тогда я и разбил Джимбо нос. Я ударил его кулаком прямо по лицу и услышал, как хрустнула какая-то косточка. Он так и повалился, как мешок с картошкой. Кори перестал смеяться, но все еще загораживал дверь, и я оттолкнул его. Помню свой крик: "Пусти! Пусти меня!"
Кори завизжал.
Когда я пришел домой вечером, дверь мне открыл брат.
Он только взглянул на меня и сразу заплакал. Мой брат был совсем другим, не таким, как я. Почему он умер?
Позже я обнаружил, что боюсь крови.
Помню, как мать в кухне резала овощи, а я за столом читал комикс. Комикс про "Мясничиху" – героиню, вооруженную громадным сверкающим ножом.
Плип... плип... плип...
Я слышал, как разрезанные овощи ложатся на доску. Должно быть, именно с таким звуком гильотина отрубает человеку голову.
Тут мать вскрикнула и бросилась в ванную, прижав к груди руку. На доске остался нож, запачканный кровью.
Я побежал в ванную за ней и увидел, что весь пол забрызган кровью. Вода лилась из крана с оглушительным шумом, как водопад. Комната начала кружиться вокруг меня. "Ты не подашь мне марлю?" – попросила мать, но я ее почти не слышал. Пол с удивительной скоростью поднялся и ударил меня по голове.
Очнулся я на кровати, на руках у матери.
Она плакала (мы все много плакали той весной) и все еще пыталась остановить текущую из пальца кровь. Я люблю тебя, мама.
Ночью я проснулся от какого-то шепота.
Оглядевшись я не увидел ничего, кроме темноты.
Потом в углу под потолком показалась полоска света. Это оттуда доносился шепот, такой тихий, что я не разбирал слов. Свет кружился и постепенно спускался ко мне.
Помню, что я закрылся простыней, оставив снаружи только глаза.