Охотник за головами
Шрифт:
Наступила тишина, потом Флад спросил:
– Почему вы приехали ко мне?
– Потому что вам требовалась помощь. Потому что вы не отказали в помощи мне, когда это понадобилось. И потому что вы мне нравитесь.
Потом она удивила его. Привстав, она легко притянула его к себе и поцеловала в губы.
– Разве того, что вы меня любите, недостаточно, чтобы я пришла? – прошептала она. – Правда, я старомодна. Я могу любить только одного мужчину. И это Роберт.
– Настолько ли я вам нравлюсь, чтобы вы поверили тому, что я написал?
– Что вы
– Тсантсы, – сказал Флад.
Он протянул Женевьеве руку и помог ей встать из кресла. Потом провел ее в спальню и включил свет. Женевьева вскрикнула.
У всех голов, кроме монахини, были длинные черные волосы. Глаза их и губы были зашиты, кожа высохла, потрескалась и стала белой. Каждая голова усохла до размеров большого апельсина.
– Матерь Божья! – тихо проговорила Женевьева.
Но шок у нее вызвали не восемь высушенных голов.
Это был тускло блестящий предмет, лежащий рядом с ними на кровати.
Часть четвертая
Предсмертный хрип
Вчера, возвращаясь домой, у крыльца
я вдруг увидел Человека без лица.
Сегодня я встретил его опять,
сегодня я не приду ночевать.
Засада
18.15
– Они пропали! О Господи, они пропали!
Тише, Спарки. Тише.
– Кто-то знает! Ты что, не видишь, что меня раскрыли?
Я говорю: тише. От паники толку не будет.
– Все пропало, мама! Мне конец!
Хватит, Спарки. Сядь и хорошенько все обдумай.
– Папа, где ты? Помоги мне!
Спарки метался по комнате в свете единственной оставшейся свечи. Зеркало бесстрастно отражало его искаженные черты. Фигура, появляющаяся и исчезающая в зеркальном стекле, была одета в изодранный красный мундир капрала КККП.
Под ногой треснул пластик.
Что это?
– Откуда я знаю?
Так посмотри!
Спарки взял свечу и нагнулся. Под ногами валялись какие-то обломки. Поднеся свечу поближе, он увидел, что это разбитый электрический фонарик.
И что же это?
– Фонарик. Должно быть, я на него наступил.
Но мы не пользовались фонариком. Ты расчесываешь мои волосы при свечах. Так было всегда.
– Я знаю.
Это потерял тот, кто унес мои головы.
– Знаю.
Так думай же! Кто это?
– Я не могу думать, мама. Я уже знаю!
Мысль пришла внезапно. Спарки, не веря своим глазам, перечитывал слова на ручке фонарика:
"Ванкуверское отделение полиции".
– О Боже, я пропал! Теперь все узнают!
Так кто наш вор? Тот тип, что задавал вопросы? Из городской полиции?
– Да! –
Заткнись. Может быть, что-то еще можно сделать.
– Что, мама? Все, их нет! Их унесли!
Что значит «все»? Мои головы украли, они в чьих-то грязных руках. Моих прекрасных волос касается кто-то чужой. Я хочу получить их обратно. Сегодня же.
– Но как?
У тебя есть список всех членов отряда с адресами. Этот парень тоже там, как ответственный за связь с городской полицией. Так что снимай эту рвань и надевай собственный мундир. Зачем ты вообще таскаешь мундир отца? Он мертв.
– Нет, мама. Он жив. Он здесь, внутри.
Он мертв. Мы убили его. Ты видел, как он умирал в снегу.
Я не убивал его! Это все ты. Мне было всего два года.
Ты был там, Спарки. Ты свидетель и соучастник. Ты видел, как он выблевывал кишки, когда яд добрался до него. Ты видел все и не остановил меня, значит, ты тоже виновен.
– Но мне было всего два...
Заткнись, дрожащий кусок дерьма! Ты все больше становишься похож на своего папашу. Ты этого хотел? Стать похожим на него?
Спарки заплакал, сотрясаясь в рыданиях.
– Не смей так говорить! Мой папа жив!
Посмотри на себя. Ты точь-в-точь он. Он также тащился от своего отца. Хотел быть похожим, «поддерживать традицию». А тот плевать на него хотел. Даже отказался дать ему свое имя. Разве твоя фамилия Блейк? То-то. Твой папаша был ублюдком в истинном значении слова.
– Мама, почему ты так меня ненавидела? Мне же было всего два года!
Посмотри в зеркало, Спарки. Ты не понимаешь? Ты же вылитый он! Я не хотела тебя, это была его идея. Знаешь, что он заставлял меня делать там, в Арктике? Одевал, как шлюху, и заставлял танцевать. Я дрожала от холода, а он оглядывал меня, как кусок говядины. "Мне нравится, когда тебе холодно, – говорил он. – Тогда у тебя соски твердеют. Теперь повернись, Сюзанна, и спусти трусы. Чем больше он станет, тем приятнее тебе будет". Господи, как я ненавидела его! Он был как отец. «Сюзанна, милая, иди сюда. Ничего не говори маме. Ну-ка, сними штанишки и покажи папочке, что у тебя есть».
– Мама, уходи! Оставь меня!
Ты никогда не избавишься от меня, Спарки. Я в твоей голове. Думаешь, эта рваная форма защитит тебя? Хочешь служить своему папаше? Ну и черт с тобой. Я все равно выиграю. Ты сгниешь в тюрьме в Нью-Орлеане. Понятно тебе?
Зубы Спарки сжались в приступе агонии. Боль пронзила его голову тысячей осколков стекла. Падая на пол, он успел запустить свечой в зеркало, и оно рассыпалось стеклянным дождем.
Темноту и боль разогнал голос Сюзанны: