Охотник за страхами

Прогин Влад

Местами торчали невысокие кусты, реже попадались перелески. И ни одного известного мне дерева. Впрочем, не привыкать.

Солнце нещадно палило, заставляя вспоминать об оставленной в крепости мантии и ругать чертову форму цвета хаки, в которую мы с Джимом нарядились. На Джиме была форма солдата НАТО, а на мне российской армии. Началось все с того, что готовя к этому заданию, нам сказали, что в районе, куда нас забрасывают, будет холодно. Вот я, не долго думая, и заглянул в «военторг». Джим же, увидев мой наряд, на следующий же день тоже вырядился в форму.

Впрочем,

жара здесь долго не задерживается: температура в этих пустошах всецело зависит от ветра и меняется очень и очень резко. Стоит ветру подуть со стороны центра пустоши, где находится огромный ледник, как похолодает, и температура опустится ниже нуля, а стоит подуть ветру из мертвой пустыни, как вновь будет жара. Частые скачки температуры не являются естественными, как и ледник, оттого и немногая растительность может выжить в пустошах.

Территория этого мира, если верить картам, превосходит территорию Земли раза в три. Об этом напоминает гравитация каждую секунду, ведь вниз тебя здесь тянет в полтора раза сильнее. Впрочем, грех жаловаться — по моим прикидкам сила притяжения здесь могла бы быть намного больше при такой территории.

— Дрянь дело, — хмыкнул Джим, вернувшись с разведки.

— Что и как?

— Так никого и не встретил. Итак, что мы знаем? Сначала веселились какие-то твари, поубивавшие много народу, потом на вечеринку пришел Коборган и притащил своих питомцев. От тварей, которые тут были до питомцев Коборгана, осталось мало чего — только скелеты и, должен отметить, впечатляющие. Позавчера я два таких видел. От родной фауны ничего не осталось, и теперь тут все, в основном, всеядное, когтистое и переправляющее отпечатки съеденного Коборгану. Пойдем, покажу, какую я тварь нашел!

Такое если и можно увидеть — то на картинках больных на голову художников: жирные мясистые стебли, покрытые жестким ворсом, каждый оканчивается огромной пастью, вокруг которой растет нечто наподобие щупалец. Из одного корневища таких хищников росло сразу четыре. И все это было красно-оранжевой расцветки, которой позавидует мухомор. Сейчас, правда, эти цветки не двигались, так как были прострелены в нескольких местах каждый.

Я присвистнул.

— Ничего себе аленький цветочек.

— Да, такой и чудище проглотит и не подавится. Кстати говоря, это не растение. Видишь, где я его из винтовки подстрелил — кровь?

— Животное?

— Именно. Демоническая суть. Коборганская поделка. У него корневище, поди, огромное. Бьюсь об заклад, что еще живое. Иначе бы поймался отпечаток в жемчуг.

— Будем копать? — пожал плечами я.

— Не, ни за какие шиши. Сейчас мы его удобрим кое-чем… — Джим зло захихикал.

Секунду спустя, на свет он извлек баночку, из которой высыпал на землю небольшую кучку серого порошка. Его он полил водой, смывая в сторону стеблей. Рыхлая почва легко впитала все, не оставив на поверхности и следа.

— А вот теперь отходим — произнес Джим отбегая.

Земля задрожала. На поверхность, тут и там вылезли миниатюрные зубастые стебли, маленькие подобия тех, что

Джим уничтожил, и… заорали. Никогда не слышали, как визжат кролики? Помню, когда-то у моего брата был кролик, и бабушка догадалась дать ему помидорную ботву, не зная, что та, мягко говоря, не очень хорошо переваривается. Больше всего это мне напонило именно этот визг. Продолжался он минут пять, иногда переходя на практически человеческий стон, а потом, наконец, растение затихло, а жемчужина в руке Джима засветилась.

— Что это за дрянь такая, которую ты высыпал?

— А я что, химик? Спер на каком-то заводе, уже и не помню где. Отрава жуткая. Ее одна баночка упала в реку, так вся река и водохранилище немаленькое ныне мертвы. Ну… я покумекал, и спер ящик. Как видишь, пригодилось.

Я вздохнул, взвалил на плечи мешок, и мы двинулись дальше. Компас был бесполезен, так как направление «север» за последние дни менялось уже раза четыре, и нашим единственным ориентиром было солнце. И луна.

Лун здесь две, но одна из них красивее, чем все то, что я когда-либо видел. Похоже, что она обитаемая: каждую ночь, когда на небе месяц, на темной стороне видны светлые точки.

***

Монах собрался с силами и стал вновь рисовать. Краска его жизни замирала в воздухе узорами и вплеталась в большой узор, который охранял монастырь… Вернее руины.

Но это не играет роли. Орден жив, пока жив последний его адепт.

Три десятка лет он поддерживал этот барьер, давая возможность чувствовать себя спокойно в его пределах. Себе и людям. Впрочем, в его попечении было немного народу: старик, медленно, но верно сходящий с ума, женщина, больная призрачной лихорадкой, и ветеран, которому в последней войне отстрелили ногу, ее отец.

Впрочем, монах не поддавался отчаянию. Он не знал, что это такое. Он делал свое дело, помалкивая и не тратя душевные силы на слова утешения, и вместо них лишь проходился камнем по лезвию своего кинжала, а потом лезвием по своей, гладко выбритой согласно всем канонам, голове. И менять в своем быту он ничего не был намерен — ведь не для этого он отрекся от имени, вступая в орден.

Убедившись, что все в полном порядке, монах вернулся к костру и, сев на свое место, стал слушать. Вдали, слышимые только ему, переговаривались твари. Они чувствовали человеческую плоть и шли за ней.

— Буря идет! — произнес монах через некоторое время, вгрызаясь в сочную плоть яблока. Только здесь, во дворе монастыря росли еще яблони, согреваемые от холодов горячим источником.

Ветеран привычно извлек длинную, странную на вид винтовку, служившую ему еще и костылем, и потянулся к баночке с жидким огнем.

— Устоим?

Монах не ответил. Он не делал предсказаний и предположений. Каждый раз, когда бродячая стая тварей подходила к выставленному им барьеру, ветеран хватался за оружие, предварительно отсылая дочь подальше, в глубь развалин, а старик читал молитвы каким-то старым богам. Но пока все обходилось. Редко когда приходилось стрелять в ту или иную тварь, которую указывал монах.