Охотник
Шрифт:
Клопов, впрочем, исправно выводила Ингрид. В первый раз увидев, как она, застыв с полминуты над постелью, встряхивает тюфяк, и с него на пол сыплются рыжие горошины клопов, Олав опешил и сказал, что никогда такого не видел. Ингрид пожала плечами, дескать, плетений много разных, и как их приспособить не только по прямому назначению, каждый одаренный сам решает. Этому ее Эрик научил, а от кого узнал он, и многие ли еще знают, ей неведомо. Гуннар видел: она не то чтобы откровенно врет, но явно что-то недоговаривает, однако помогать Олаву с расспросами не стал. Сам не любил чужое пустое любопытство. Как будто не ясно, что у каждого
В Листвене распрощались, как и договаривались, Олав расплатился честь по чести. Оставив его на постоялом дворе вместе с лошадьми, Гуннар с Ингрид ушли из города. Когда вокруг снова вырос лес, и городских стен уже не было видно, Ингрид присела на здоровый пень, почти отполированный задами бесчисленных путешественников. Повозившись, вытащила из-под рубахи увесистый от вшитых монет пояс. Гуннар снял такой же, вытряхнул из него золотые и завернутые в пергамент камни. Ингрид ссыпала их в кошель вместе со своими, добавила полученное от Олава. Протянула Гуннару.
— Разве не лучше оставить как было? — спросил он. Деньжищи огромные, случись что — полжизни расплачиваться придется.
Девушка мотнула головой: нет, мол, не лучше. Пришлось убрать кошель в сумку — слишком уж здоровенный и тяжелый получился. Ингрид бросила на землю плащ, вытащила из сумки плоскую папку плотной кожи. Внутри оказалась карта — и когда она развернулась поверх плаща, Гуннар мысленно присвистнул — настолько подробных и четких ему видеть не доводилось. А когда поверх легла еще одна, где окрестности Петелии были нарисованы куда крупнее и подробнее, не удержался от любопытства.
— Где такие делают?
У купцов он ни разу подобных не видел. А ведь они путешествуют по всему свету, и, значит, за этакую диковинку схватились бы.
— У чистильщиков, — сказала Ингрид, продолжая внимательно изучать карту.
Пожалуй, те, кто сражается с тусветными тварями по всей стране, а, может, и не только в одной стране, в самом деле способен научиться делать такие карты. Но…
— Разве они их продают?
Про чистильщиков не знали почти ничего. Только они могли остановить тусветных тварей, и потому имели право забрать в орден любого одаренного. Перечить чистильщику или вставать у него на пути рискнул бы только самоубийца — и вовсе не потому, что осмелившегося напасть на одного из ордена судил сам орден, далеко не всегда справедливо. Защищаться не возбранялось, но и на это мало кто осмеливался. Поди докажи потом, что защищался…
— Не продают, — сказала Ингрид.
— Тогда как?
— Оглушила, схватила сумку и очень быстро убежала.
Найтись что сказать, у Гуннара не получилось. Не могла она такое всерьез говорить, но и шутила очень редко. Ингрид, впрочем, ждать его реакции и не стала; собрала карты, поднялась с пня.
Глава 7
— Сейчас я выплету проход. Пока не встанет защита, оттуда может вылезти что угодно, поэтому отойди на дюжину шагов, и если что — руби… или беги. — сказала Ингрид.
— Даже так? Что оттуда может вылезти настолько страшного?
— Да что угодно.
Гуннар покачал головой. Страсти к розыгрышам за ней не водилось, но сходу поверить в такое… С каменным топором, придумает тоже. Но спорить не стал — отошел, как велели, взялся за рукоять меча. Бегать он не собирался. Лицо Ингрид стало сосредоточенным — с таким выражением парни в пансионе решали математические задачки на полдюжины действий. В трех шагах от нее собралось… нечто, больше всего похожее на частицу непроглядной темноты — даже небо безлунной ночью казалось светлее. Одаренная помедлила с полмига, настороженно глядя на это, черное, подняла ладонь, где собралось что-то вроде смотанной в клубок золотистой ленты. Клубок подпрыгнул в ладони и исчез в… провале? Ингрид чуть расслабила плечи, обернулась.
— Там другой мир.
— То есть как? — оторопел Гуннар.
— Другой мир, — терпеливо повторила она. — Не наш.
Она в своем уме?
— Но Творец…
Гуннар от души надеялся, что Ингрид никогда не брякнет что-нибудь этакое при священниках. Попадется какой ересеборец, мигом в подвал поволочет…
— Если Творец всеведущ и всемогущ, с чего бы ему ограничиться одним миром? — пожала плечами Ингрид. — Все равно что мастеру удовольствоваться одной созданной вещью.
Гуннар медленно выдохнул. Ладно. До сих пор она отличалась исключительным здравомыслием. Так что он, пожалуй, готов поверить в две… может быть, даже в три нелепицы из ее уст.
— Хорошо, другой мир. Дальше.
— Как выглядит именно этот — пока не знаю, бывало всякое. Иногда как наш, иногда — проще рехнуться, чем поверить глазам. Но что бы там ни было, как бы оно ни выглядело, какое бы любопытство тебя ни одолело — иди по ленте, не дальше чем в двух шагах от нее.
— Понял.
Очень хотелось спросить, что случится, если отойти дальше. Видимо, это было написано у него на лице, потому что Ингрид пояснила:
— Окажешься за границей защиты. Может, обойдется, а, может, умрешь на месте. Второе вероятней.
— Понял, — повторил Гуннар.
— Если я скажу «беги» — значит, беги. Не оглядываясь. Помочь не сможешь, но хоть кто-то выберется живым.
Гуннар нахмурился. Бегать он не привык, хотя приходилось как-то, что уж греха таить.
— Дело не в храбости, — поняла Ингрид. — Если живая тварь из того мира столкнется с защитой, плетение начнет рваться. Могу не удержать, тогда конец обоим. А так хоть ты выберешься, если успеешь.
Вот почему все деньги ему. Нельзя сказать, что перспектива удирать изо всех ног, бросив спутницу на верную смерть, Гуннара порадовала. Но с плетениями он точно не поможет.
— Выберусь куда?
— Обратно в наш мир. В Петелию.
Она серьезно. И Эрик тогда говорил «между мирами» совершенно всерьез. На что еще способны одаренные? И почему сам Гуннар впервые об этом слышит?
— …только оттуда уже придется самому добираться. Ну да справишься. — Она протянула ладонь. — Держись за меня и пошли.
— А держаться обязательно? — Слишком уж это смахивало на то, как ведут по улице малыша. И вообще…
— Нет. Но там иногда бывает… — она покрутила рукой, словно ей отчаянно не хватало слов — Иногда кажется, что ты слишком легкий, иногда — будто небо и земля поменялись местами… всякое бывает. Некоторые с непривычки теряются.