Охотник
Шрифт:
Он размышляет, куда Джонни направляется сейчас, дома ли Трей, чтo Джонни ей скажет и что Трей смекнет. Размышляет, не облажался ли он не на шутку. Насчет того, как он всыпал Джонни, совесть его не гложет — это необходимо было сделать, и, раз уж на то пошло, хорошо еще, что он держался так долго, — однако смутно ему от того, что он побил Джонни, потому что сорвался. Поступок этот кажется неуправляемым, а заданными раскладами необходимо управлять.
Кел подается домой, прислушиваясь к любым движениям в тенях.
Трей знает, что не она одна до сих пор
Трей валяется на диване, машинально поглаживая голову Банджо, лежащую у нее на колене. Лапа у Банджо получше, но пес все еще держит ее на весу и смотрит жалобно, когда выпрашивает угощение и ласку. Трей щедро оделяет его и тем и другим.
Слушает и выжидает, когда придет домой отец. Прикидывает, что он, скорее всего, будет ею доволен, но с ним поди знай. Окно в спальне держит открытым — вдруг он бесится и придется удирать.
Трей обдумала вариант, который он предложил, — показать золото Норин или миссис Куннифф, и пусть они разболтают. Такое б не сработало. У Трей, как и у всех в Арднакелти, есть нутряное понимание лютой силы сплетен, но не подходит для этого такая сила — текучая, скользкая, петляющая, она пролагает каналы, какие невозможно предугадать. Трей понимает, почему ее отец не задумываясь предпочел этот способ. Джонни и есть все это в чистом виде; независимо от того, что сам он или округа про это хотели б думать, Джонни — это Арднакелти до мозга костей. Трей — нет и не хочет такой быть, а значит, она видит под такими углами, какие Джонни упускает. Нечто осязаемое у мужиков перед носом, наглое и неоспоримое, имеет силу другого сорта, они к ней непривычны и мало чем защищены. Трей предоставляет говорить самомy золоту.
Банджо дергается во сне, брови подрагивают, лапы принимаются грести.
— Ш-ш, — говорит Трей, перебирая в пальцах песье ухо, — все шик. — И пес расслабляется.
Утром она ходила к Келу, предупредить. Как именно, она не очень понимала, поскольку не хочет, чтоб Кел слишком много чего знал о том, что Трей думает, — есть вероятность, что он решит, будто она нарушает свое обязательство ничего насчет Брендана не делать, и велит ей не лезть. Но в итоге разницы никакой, потому что Кела не было дома. Не один час прождала его Трей на заднем крыльце, они с Банджо ели нарезку ветчины, которую Трей принесла, чтоб делать сэндвичи на обед, но Кел так и не появился. Он был с мужиками, занимался своими делами, о которых не хочет рассказывать Трей. В итоге она ушла.
Трей не недооценивает того, во что влезла. То, что она творила раньше — воровала у Норин, влезала в заброшенные дома с приятелями и пила бухло их родителей, — это все детский лепет. Тут все по-настоящему. И ей от этого хорошо.
Заслышав отца в дверях, Трей поначалу считает, что он пьян — если судить по тому, как он возится и спотыкается. Но вот он появляется в гостиной, и Трей видит его лицо. Встает, сбрасывая Банджо на пол.
Взгляд Джонни пробегает по Трей так, будто она пустое место.
— Шила, — говорит
Шила появляется на пороге и оглядывает его. От того, в каком состоянии Джонни, у нее словно бы не возникает ни удивления, ни расстройства. Кажется, будто с тех пор, как он вернулся, она ожидала, что это случится.
— У тебя нос сломан, — говорит она.
— Я в курсе, — огрызается Джонни, и в голосе рыка у него достаточно, чтобы Трей вся подобралась, но он слишком занят собой, чтобы отвлекаться на кого бы то ни было. Он осторожно промокает пальцами нос и осматривает их. — Приведи меня в порядок.
Шила выходит. Джонни повертывается на месте, будто не в силах стоять спокойно, и тут замечает Трей. Не успевает она дернуться, он рывком тянется к ней и хватает за запястье. Зрачки у него расширены чуть ли не до полной черноты, в волосах мелкий мусор. Вид у него животный.
— Это ты насвистела тому янки. Какого, бля…
— Я не…
— Меня из-за тебя замочат. Ты этого хочешь? А?
Он дергает ее за руку, сильно, впивается в запястье, хочет поранить.
— Я не говорила ничего, — огрызается Трей прямо ему в лицо, не моргая. Банджо скулит.
— Тогда откуда, нахер, он знает? Никто не знал, кроме тебя. Какого хера, ты что затеяла…
Рука отца у нее на запястье дергается в резких судорогах. Трей вырывается с такой неожиданной легкостью, что ее относит назад. Джонни пялится, и на одну секунду Трей кажется, что он на нее бросится. Если так, она ему врежет аккурат в сломанный нос. Отныне отцовой воле она станет подчиняться, только если это совпадает с ее целями.
Возможно, Джонни это видит. Так или иначе, он неподвижен.
— Лена Дунн, — произносит он. От увечий голос у него глухой и мерзкий. — Ты с ней говорила? Она на меня насвистит запросто, заносчивая сука…
— Ничего я не говорила. Никому.
— Тогда откуда Хупер знает, а?
— Да мог догадаться просто. Он не тупой. Мало ли, что все остальные повелись…
Джонни рывком отвертывается от нее, начинает метаться по комнате, вцепившись себе в волосы.
— Вот что бывает, когда связываешься с блядскими легавыми. Я так и знал, с первой же минуты, как его нюхнул, я знал, что с ним беда будет… Какого хера ты, бля, с легавым отираешься? Ты малахольная?
— Не буди детей, — говорит Шила, появляясь на пороге. В руках у нее таз с водой и старое кухонное полотенце в красную клетку. — Сядь.
Джонни секунду глазеет на нее, будто забыл, кто это. Затем плюхается на диван.
— Иди спать, — говорит Шила Трей.
— Сиди здесь, — говорит Джонни. — Ты мне для дела нужна.
Трей на всякий случай сдвигается поближе к двери, но не уходит. Шила садится на диван рядом с Джонни, обмакивает полотенце в воду, отжимает. Промокает ему лицо, Джонни шипит. Шила не обращает на него внимания и продолжает короткими методичными движениями, словно прибирает разлитое на плите.