Охотники на «кидал», или кооператив сыщиков
Шрифт:
— Психоз у тебя! — проворчал Кот, однако же, с опаской. — Называется «раздраженная кишка». Это когда со страху или от волнения люди обсираются… Обычное дело!
В это самое время из монастыря вышел старец, окруженный старухами и тетками начального климактерического возраста. Он был в черной шапочке с крестиком, в рясе, седая борода его и одежды развевались по ветру. Тетки мухами роились вокруг. Ванечка услышал, что одна из них визгливым голосом спросила, как ей лечиться от давления. Старец ей чего-то ответил, не задумываясь. Ванечка смотрел на него с изумлением:
Вдруг старец застыл, уперев взгляд на Ванечку. Ванечка не знал, что и делать, засмущался, чуть поклонился и сказал:
— Здрасьте!
Старец сделал шаг к Ванечке и вдруг сам низко наклонил голову. Тетка, непрерывно, как цикада, трещавшая что-то ему на ухо, вдруг замолкла и оторопело уставилась на Ванечку. Старухи и кликуши отпрянули в стороны. Потом старец поднял голову и снова уперся взглядом на Ванечку. Старец был человек не слишком-то даже и древний — лет семидесяти, не больше. Лицом он Ванечке поначалу не понравился, однако глаза у него были голубые, пусть мутноватые с капиллярными прожилками на белках, но внимательные, вроде бы говорившие, что человек в здравом уме.
— Самаэль? Это ты? Что, уже пора? — похрипел старец. Лицо его выражало внутреннее мучение и душевную борьбу. Борода задралась ветром вверх ему на лицо, он отвел ее вниз рукой.
Ванечка застыл, не зная, что и делать.
— И ты здесь, Микаэль? — поклонился старец уже и подошедшему Коту.
Две старухи, услышав это, побежали прочь, одна упала. У нее изо рта выпал пластмассовый зубной протез, затрещал по камням. Остальные жались за старцем, на лицах у них застыло выражение священного ужаса.
— Так ты, Самаэль, пришел не за мной? — в глазах старца вспыхнула внезапная надежда и искорка радости.
Ванечка решил не волновать безумца — вдруг тут же и помрет:
— Вроде как нет, — прокашлялся он. — Вон за той!
Тетка, на которую он показал, тут же упала в обморок, как будто ее срубили топором.
— Валим отсюда! — прошептал одними губами Кот, делая шаг назад. Ванечка, однако, не двинулся с места.
— Ты ведь воин, Самаэль? — вдруг спросил его старец.
— Ну, типа вроде того, да… — промямлил оторопевший Ванечка.
— Мне недавно было видение, что ты придешь за мной, но я не думал, что так скоро. Благословляю тебя, Самаэль! И тебя, Микаэль! — обратился он к стоявшему чуть в стороне совершенно очумелому Коту. — И на вот тебе, надень, Самаэль, носи его всегда с собой! Это приказано было передать тебе. И сказать: только один Бог тебе судья! И никто другой. Я просто передаю тебе послание.
Ванечка опять подумал, не путает ли он кого-нибудь с ним, но согласно наклонил голову. Старец надел ему на шею что-то вроде медальона из старой бронзы или золота на черном кожаном шнуре. Сухие руки старца ощутимо пахли ладаном. Он еще раз поклонился Ванечке. На этом расстались.
— Чего тебе старец-то сказал? — стал пытать Кот, когда они отошли от монастыря.
— Не скажу! Это личное.
— Ну, скажи, скажи! — не отставал Кот.
— Отвали!
Поразила сыщиков еще одна скрюченная старушка с клюкой, которая
— Ведьма! — сплюнул через левое плечо Кот и погрозил старушке пальцем. Та со всей возможной прытью, переваливаясь, как утка, поспешила прочь.
Вечер был теплый, тихий. На обратной дороге в Изборске оба искупались в ледяной воде — в том самом месте, куда впадают в озеро святые источники.
— Все, грехи мы смыли! — произнес, трясясь и стуча зубами, Кот. — Начинаем новую жизнь! — Он был весь, как ощипанный гусь, покрыт крупными мурашками. Ванечка тоже трясся. На них зашипели плававшие тут же у мостков лебеди, растопырили крылья, вытянули шеи, сделали вид, будто хотят клюнуть.
Сыщики бежали с мостков от шипящих птиц. После купания Ванечка раскраснелся, его потянуло в сон. Двинулись уже в направлении на Остров. В деревню приехали уже в сумерках.
Следующие два дня провели на огороде — сажали картошку и еще несколько часов на крыше до самых сумерек — меняли шифер. Совсем недалеко на столбе в гнезде сидели аисты и, закинув головы, клацали клювами. Еще укрепили покосившийся забор. Здесь тоже всюду была разруха. Вечером была натоплена баня и накрыт стол: самогон, соленые огурцы, грибы, рассыпчатая картошка.
На обратной дороге заехали к памятнику на месте битвы на Чудском озере — опять же Ванечка настоял. Там стоял туристический автобус. Экскурсовод, по виду пьющий интеллигент, вещал, словно читал по бумажке:
— По словам историка Кокошина, «Старшая Ливонская рифмованная хроника» дает цифру потерь тевтонских рыцарей в двадцать человек; на основании этого некоторые авторы стараются принизить значение битвы на Чудском озере, делают вывод о якобы незначительности этого сражения. «Надо знать реальную историю войн этого периода средневековья, чтобы понять, что это были по меркам этого времени весьма значительные потери. В битве, например, при Бувине в 1214 году победившие французы потеряли всего трех рыцарей, но исход этого сражения определил характер франко-германских отношений на многие десятилетия вперед. При этом французские источники говорят о семидесяти погибших немецких рыцарях в этом сражении, но есть достаточно оснований считать эти оценки преувеличенными, что было обычным для победителей во все времена», — пишет Кокошин. В истории двадцатого века цифры потерь были уже другие: так в английской атаке на Сомме потери англичан составили пятнадцать тысяч человек за первые полчаса…
Засранск
Где-то за Островом после заправки вдруг ощутимо начал дергать двигатель. Машина ехала рывками, словно против сильного ветра. Кот заматерился, остановился, открыл капот, потом сделал заключение:
— Говна залили — не доедем. Надо чистить карбюратор и свечи. Здесь копаться неудобно. По дороге тут у меня живут еще одни родственники: дядя Леша и тетя Валя. Он — двоюродный брат отца. В детстве они очень дружили. Я его, правда, давненько не видел.
— Думаешь, будет удобно? — засомневался Ванечка.