Шрифт:
Посвящается внуку Тёме
Книга первая
Благословение императрицы
Глава 1
Артем Владимирыч Гарусов, ссыльный майор от артиллерии, с приглядкой топтал мартовский снег. Снег хрустел зимним хрустом, но со вчерашнего дня, кажись, еще больше пропотел под солнцем.
Скверно.
В Тобольске от малого до старого — все ждали последнего санного обоза по московскому тракту. Надеялись, что весна
Скверно-то как!
Вода сойдет только к началу июня. Два месяца жданки. Еще два месяца!
Ссыльный майор, окромя вестей от матушки да батюшки, мечтал получить письмецо от нареченной своей — княжны Лизы Трубецкой. От той мечты ломило не только душу. Мускулы гнули кости от той мечты!
— Егер! — крикнул в сени Артем Владимирыч. — Помяну твою мать!
— А хоть и помяни, барин, — отозвался рык из сеней, — всё равно я безматерный! Несу!
Разбосикованный, как и барин, шагнул на снег Егер, майорский слуга, адъютант, нянька и телохранитель. На вытянутых руках детина нес широкую льняную простыню, только что усердно откатанную на вальке.
— Поперед меня отломай, потом ототрешь!
Егер согласно перекинул простыню на тын, подсек барина под ногу и принялся мять его в снегу. Артем Владимирыч кряхтел, пока Егер тер ему грудь и спину. А потом скинул исподники и, совершенно голый, вскричал:
— Ломай, кому сказано! Крепче!
Егер воровски глянул на улицу. На восходе солнца улицы Нижнего города лежали впусте. Но каково барину станет, ежели такой его вид бабы отметят? Хоть и ссыльный, но не мертвый. А как прозвище срамное прилепят? Однако команда поступила. И Егер пустил руки в работу.
Человека ломать по суставам и рвать мясо на костях Егера научил Васька-кат, коему Егер полгода был в помощниках, подработки для. На водку и тулуп с валенками той подработки вполне хватило. А барин и рад был, что Егер познал науку разминки человеческого тела. Хоть бы и у палача.
Всё же кратко нынче хрустел майорскими суставами Егер. По-над рекой Тоболом угадал он неровный конский топот. Усталый конь торопился в кремль, на губернаторов двор. Путь туда от реки шёл по Казачьму взвозу, аккурат по их Мыльной улице.
Пока барин коня не слышал, Егер кинул ему на спину простыню и укутанного, лежачего крестом стал растирать суровым льном. Кряхтеть майор перестал, но подвывать начал. Хорошо.
— Хорошо, брат, очень хорошо! — подтвердил Артем Владимирыч.
Не понимая упрямого жима егеровских рук, барин силком поднялся в рост. Тут из-за соседского пятистенника вывернул и всадник.
— Ты! Холоп голозадый! — хрипанул всадник. — А ну, укажи — к володетелю правильно еду?
«Завалит. Гонца государева с конем завалит!» — подумал Егер, утолокивая барина в сени. Но тот шибанул слугу пяткой в промежность, выскочил наружу, снес плечом тын, повернулся и замком рук врезал гонцу
Конь под тем, точно, сложил ноги враскорячку и завалился набок. Всадник, придавленный конем, сопя, рвал поясной пистоль, когда Артем Владимирыч хукнул ему по хребту.
Тут Егер подоспел с тулупом и, накрывши барина с головой вязкой овчиной, толкнул его обратно в тынный пролом.
Убедительно гукнул пистольный удар, сполошив половину сонного еще посада. Пуля тюкнулась в бревна старой избушки ссыльного майора Гарусова. Бревна загудели. Гонец ругнулся на промах, зашарил тяжелый седельный пистоль.
По ругани государева человека Егер с облегчением понял, что тот не московит, а сибирский. Почтовая гоньба, скорости для, шла по ямским подставам. Видать, снова в государстве Императора Петра Федоровича, прозвищем — Третьего, случилась смута.
— Ехай ты, Господа ради! — сказал гонцу Егер. — За стрельбу барин тебя обдерет, не милует.
Гонец с сомнением покачал головой и подобрал шапку. Особый знак государева курьера — соколиное перо, шитое к правому боку шапки, сломалось пополам. Монгольская лошадь, хромая, притулилась к тыну и лизала снег, позвякивая удилами. Из соседнего пятистенника, хлопнув сенным дрыном, вышел посмотреть на замятию старовер Калистрат Хлынов. Зевнул, перекрестя рот двоеперстно.
— Слышь, гонец, задерет тебя Гарусов, это точно, — подтвердил старовер. — Имай тую мысль, что ссыльному князю государева любовь невместна.
Гонец затараторил в голос татарскую матерщину, налобил шапку и сунул ногу в стремя. Кожа сапога заскользила в стремени.
Совершенно одетый, широким шагом Артем Владимирыч подходил к государеву вестнику. Тот успел сесть в седло и дал шпоры. Кулак майора только задел по хвосту лошади.
— Княже! — раскланялся кержак Хлынов. — Брось! Сами приедут по твой кулак. Айда на мой двор! Настасья Старая заварила золотого корня пополам с китайской листью. Хороший увар. Пользительный! Кружку свою бери! Пойдем гостевать!
Артем Владимирыч кивнул Егеру, сжал кулаки и направился завтракать в кержачий дом. Егер бегом снес туда его фарфоровую чашку китайской работы.
— А ты молодец, — говорил барину Хлынов. — Как володетель Сибири бани по весне топить запретил, весь наш кержацкий проезд ждал, чем ты ответишь. Тут главное, чтобы вожак объявился. А ты себе удумал снежную баню. Народ от того на карачки присел, ибо без черной бани он снежную купель не приемлет. В печках стали мыльни устраивать. Как в старые годы. За тобой в сугробы не последовали. Но уважение свое ты укрепил, Владимирыч.
Егер, по обычаю приткнувшийся у порога избы от боязни оскверниться в старокрещеной вере, тоже про себя ругнул сибирского губернатора Мятлева. Мятлев под старость совсем разошелся в темном умствовании. Из своей резиденции в Иркутске губернатор Сибири перебрался в Тобольск, к середине московского тракта, поближе к столице. Под страхом читинской каторги он запретил сибирякам топить домовые печи к вечеру, а бани — совершенно.
Пожаров убоялся губернатор. Сиречь — суеты себе и больших хлопот. А русским что сгореть, что построиться — велика ли разница? Без бани жить — страшнее пожара.