Охотники за курганами
Шрифт:
— Саблю забери, — отозвался ему губернатор, не спуская взора с Гарусова, — да и пистоль свой тоже. Мы душевно побеседуем с майором. Одни.
Только Фогтов покинул кабинет, Мятлев хватанул опального майора за обшлага мундира:
— Совсем дурной, сукин сын! Да что же, нет у тебя понятия, что могу я тебя на цепи в подклеть сунуть и сгнобить, как варнака? Ты кто таков, чтобы свои происки наводить на высшее в крае лицо? Как стоишь?
— Господин губернатор, прошу руки убрать с государева мундира. Не вами он дан, не вам его и терзать. А кто я таков, так о том бумаги ведают,
— Поди же ты! А чьих ты кровей будешь, князь? Небось тех, что и гнилой князь Меншиков?
— Прошу простить, господин губернатор, я от родового корня князей Трубецких, а по прямой родовой ветви — из рода князей Голицыных. Тот факт обозначен в Степенной Книге. Чти, когда станешь в Москве постоем, али еще как… Мой дядя по материнской линии — Михаил Михайлович Голицын, генерал-аншеф, персидский посланник!
— Того, что от московской ветви князя Голицына? Брат Дмитрия Михайловича?
— От московской ветви. От Дмитрия Михайловича.
Мятлев прошелся по кабинету. В ларце, на приступке огромного буфета из кедровой лесины, стояли наливки и водки. Губернатор налил в резную чару крепкой водки и выпил без заедка. Черт бы унес этого княжича! Голицыны стояли противу князей Долгоруких лет, почитай, двести. Надо, надо было старому дураку этого молодца спровадить в подклеть и рвануть на дыбе. А письмо ему от императрицы схоронить до Петербурга. Князь Долгорукий потщеславился бы такой оказии. Повернувшись к столу, Мятлев онемел: майор рассматривал письмо Государыни с его именем.
— Отдай назад, варнак! — только и крикнул Мятлев.
И хмарь пала на его голову, когда он услышал в ответ:
— То ты воруешь, губернатор! Личное ко мне императрицыно послание как ты мог задержать со вручением адресату? Мне?
— Обожди, князь, обожди ты кричать. Я же не с умыслом, а от страха перед новым правлением поостерегся тебе про письмо сказать. Желал выведать про тебя!
Не слушая тех покаянных слов губернатора, Артем Владимирыч сорвал печати и припал глазами к плотным строчкам черных восточных чернил. Об пол глухо стукнулся свежечеканный золотой кружок. Откатился к ногам Мятлева. Губернатор поднял золото.
— Сия медалия отбита в честь восхождения на престол Императрицы всероссийской Екатерины Алексеевны, — сообщил между прочим Гарусов, — а презентуется медалия вам, Ваше превосходительство.
Мятлев схватил со стола письмо с предписанием о ссыльном майоре и нашел строки:
«… в поименном списке, составленном по личному Моему разумению, Ваша, Губернатор, фамилия. За твердое поведение и неустанную заботу о землях Наших, Сибирских, присуждена сия памятная медаль о восшествии Моем на престол Российской империи. Почетный знак Вам передаст, с особым на то уведомлением, князь Артем Владимирыч Гарусов…»
У Мятлева протекло под мышками. Занемел левый висок. Ох и страшна в хитрости своей новая Императрица. Поистине
И пропал бы в подвалах шустрого сыскателя воровства Степки Шишковского. Ведь послана медаль в майоровом письме, а ежели майор втуне погиб, то как же медалька у губернатора оказалась? Только путем воровским. В кандалы вора-губернатора! На плаху!
— Ваше сиятельство! — влажным голосом пропел Мятлев, — укажите старому служаке, что матушка Императрица писать к вам изволила?
Артем Владимирыч согласно кивнул и загнул верхний угол бумаги. В углу стояло лишь латиницей написанное слово: « Konfidenz !»
— А что мне потребно от вас, губернатор, то Императрица изволила вам о том писать. Сами и чтите!
Мятлев, спотыкаясь, зачитал вслух сухие, канцелярского строя строки официального себе наставления:
«… что князь Гарусов укажет, то ему, Мятлеву, делать без промедления и прения. С тем и ожидать, непременно, явления нового губернатора Сибири Соймонова, и дело то, государственной силы и ответственности, Соймонову передать, как наипервейшее. А без передачи дела с губернии не отъезжать, и по прибытии его, Мятлева, в Санкт-Петербург, донести обо всем потребном Императрице лично».
— О чем донести надо, князюшка? — тоскливо спросил губернатор. — Ничего не пойму я. Новые, видать, времена пришли в Россию. Совершенно того дела не смекну.
— А ничего смекать и не надо, Ваше превосходительство! — хохотнул вполне счастливо ссыльный майор. — Я сам вам укажу, что делать. По прибытии обоза. А вам лишь надо меня, и опосля сего дня, считать ссыльным лицом и сей факт убедительно доказывать сторонним людям.
— Как же так? Ведь опала с Вашего сиятельства снята?
Андрей Владимирыч ласково заправил листы императрицына письма за подклад мундира:
— Про то только Государыня ведает! Дурень стоеросовый! — грубо крикнул в лицо Мятлеву Артем Владимирыч. — Сказано — ссыльным считать, значит — так и считай! И караул зови! Ссыльный майор Гарусов домой отбыть желает!
Егер, помятый утром солдатами при попытке отбить барина, счастливо гукнул татарским кличем при виде Артема Владимирыча, появившегося в дверях избы.
— Отпустил губернатор? — бестолково спросил Егер барина, потирая разбитое плечо.
— Это я его отпустил, — ответствовал князь.
— Но! Разве так деется? — удивился Егер.
— С нонешнего дня только так! — туманно ответил Артем Владимирыч. — Вот что, Егер. За момент, для меня счастливый, можешь пробежать до почтовой конторы и взять мою почту. Доверяю, стало быть.
— От Лизоньки письмо тебе, барин, может быть, толстое… вдруг. Не донесу ведь его — без поддержки своих внутренностей!
Князь стал оглядываться — искать в избе что потяжелее. Не нашел.
— Ладно, — согласился князь, — из почтовой конторы можешь пробежать мимо царева кабака и отметиться чарой водки.