Охотники за курганами
Шрифт:
Есаул Олейников, укутывая левую окровавленную руку, окликнул князя. Тот мотнул головой в сторону молодого внука Акмурзы — Байгала.
Байгал заорал гортанные монгольские слова. Четверых пленников поставили на колени перед его конем. Внук Акмурзы соскочил с лошади и за четыре шага снес дедовской саблей четыре повинные головы.
— Молодец! — похвалил его Егер и стал толкать ко князю Агалака.
Тот скалил окровавленные зубы и болтал правой, перерубленной рукой.
Артем Владимирыч наклонился с коня к плененному
— О чем хотел говорить с иноземцем? — тягуче спросил он.
Агалак вместо ответа затянул молитву. Молитва, удивился Артем Владимирыч, была латинская.
— Ты его отдай мне, княже, — дернув плечом, попросил Егер, — а сам хавай отводи людей на ночлег. На казачьем хуторе угольев еще полно — надо бы костры запалить, мясо пожарить. Жрать охота — спасу нет!
Князь сунул саблю в ножны, махнул рукой уже спешившимся конникам, опростал седло сам и повел коня к бывшему казацкому хутору.
Сзади тонко, по-заячьи, в опытных руках Егера — смертно — заверещал Агалак.
Князь не стал оборачиваться.
Глава 15
Вышли, слава Богу, на долгий путь.
Выручили дощаники купца Бредова и его же баржа, на коей перевезли на ту сторону Оби, с места, что будет повыше Тобольска, тяжелые вагенбурги ученого посланника, четыре десятка лошадей да все походные припасы.
Переправа заняла пять ден, и на мая первого числа экспедиция тронулась по реке Оби вверх, как указал Джузеппе Полоччио.
Вышли бы на неделю раньше, да задержку дал каприз Полоччио. Ученого, находящегося под приглядом самой российской Императрицы, русские рекруты за длинный нос прозвали Вороном. Ворон и задержал троганье с места. Он непременно желал ехать в вагенбургах.
Ладно. Тяжелые, окованные железом повозки поставили на каретные колеса, приладив в запас на крышу зимние полозья. Однако киргизские лошади, привыкшие к самоходу, никак не желали идти шестерней. Грызлись и собачились в сложной упряжи.
Ученый посланник кривил губы, осматривая киргизских коней в беспутном деле, и шел к себе пить вино.
Это дело поправил старовер Калистрат Хлынов. Он услал своих парней в ближний кержацкий скит, и оттуда пригнали двадцать коней русской крови. Те послушно выстраивались и цугом, и гусем и шли ходко.
Ученый посланник хлопал в ладоши от удовольствия удобной езды, а Егер прилюдно матерился на иудея Гурю. На Полоччио ругаться было нельзя, железные же повозки злых словес не понимали, вот и доставалось Гуре:
— Русские кони, блудомор ты галилейский, тянут в три раза сильнее киргизских. Так ведь и жрать им подавай в три раза больше! Сосчитай сам, цифра ходячая. Разор нам будет от пропитания коней для этих «сундуков»! Давай, бросай «сундуки», ехай на повозках, яко все люди!
Гуря только улыбался и теребил пейсы. Он ехал во втором вагенбурге вместе с поверенным человеком Гербергова —
Благословясь, прошли пять верст от переправы, город был еще виден, и, согласно обычаю, князь Гарусов скомандовал привал.
Джузеппе Полоччио остановкой возмутился, выскочил из сундука на колесах и кинулся было ко князю, размахивая тростью.
И сам же остановился.
Русские строили привал без обычного смеха, матерности, толкотни и богохульства. Лица их светились и суровели одновременно.
Поспешивший за Полоччио Гербертов сказал на ухо ученому посланнику:
— Обычай. Древний.
— Как понимать?
— Последняя черта. Отсюда еще можно съездить в город, ежелив что забыл. Здесь можно начальнику сообщить про себя худое и вернуться в город совсем. Бывает, у кого вражда меж собой, здесь ее прекращают. Мирно или по смерть. Ну а дальше — увидите сами.
Гербергов поманил за собой Фогтова и пошел к переду колонны.
Артем Владимирыч неспешно ходил возле передовых повозок. Забот — полон рот. Он успел с утра послать гонца встречь киргизам, с велением поспешать с гоном заказанных князем коней.
Две сотни телег с припасом еще оставались у переправы под приглядом Калистрата Хлынова и его молодцов. Да губернатор дал для того караула двадцать казаков, сняв их с линии. Охранять императрицыно добро стоимостью во многие тысячи рублей до троганья от реки полагалось государеву наместнику.
Здоровенный Олекса подвернул две телеги так, что они сошлись задками, водрузил на походное место походный же иконостас. Служкой при нем крутился Егер, одномоментно зажигая угли в кадиле, наливая елея в чашу, нежно поправляя стихирь на плечах Олексы.
— Стройся! — неожиданно заорал в голос Егер своему рекрутскому воинству. — Роту давать!
Над временным табором стихло. Рекруты, уже ученые повиновению, встали в три ряда, аккурат перед иконостасом.
Князь Гарусов поспешно скинул ношеный и рваный мундир майора артиллерии, в коем избывал повседневность, и надел новенький генеральский мундир, в честь того чина, коим наградила его Императрица.
Полоччио прищурил глаза. Фогтов немедленно вытянулся во фрунт перед внезапным генералом и стал рукой держать честь. Гербергов, видя явное беспокойство ученого посланника, пояснил ему на латыни: