Охотники за мифами
Шрифт:
Где она? Кто тот ужасный призрак, что принес ее сюда? Куда он делся и вернется ли? Такие вопросы занимали ее всякий раз, когда она отвлекалась от скорбных мыслей об отце и мучительных раздумий о собственной участи.
И что сталось с Оливером?
Этот вопрос возвращался к ней снова и снова, а с ним и смертельный ужас, и искорка тлеющей надежды. Более чем когда-либо она верила теперь, что Оливер исчез не по доброй воле. С ним что-то стряслось. Его похитили, увели, как-то вынудили уйти из дома накануне назначенной свадьбы с Джулианной. И Колетт понимала — не могла не понимать, — что это как-то связано с той тварью, с убийством отца и с ее собственным похищением. Но если существо убило Оливера, почему оно не оставило его труп?
С другой
Но в уме крутился еще один вопрос, которого она старалась избегать, как могла. И если ее сознание приближалось к нему, она старалась стряхнуть его и думать о чем-то другом. Вопрос был таким: «Почему я еще жива?» Дьявол — если это был дьявол — вырвал глаза у отца, убил его в его собственной спальне, но ей не причинил никакого вреда, кроме нескольких синяков и порезов, нанесенных в момент похищения.
А теперь он посадил ее в тюрьму. Кормит. Поддерживает в ней жизнь.
Если бы она подумала об этом дольше чем несколько секунд, вопрос просто свел бы ее с ума.
— Оливер, — прошептала Колетт и провела языком по сухим, потрескавшимся губам. Глядя в ночное небо, видневшееся в окне высоко над ее головой, она спрашивала себя, видит ли сейчас ее брат эти звезды. — Где ты, мой маленький братишка?
По комнате пролетел ветерок, и Колетт поежилась, но почувствовала себя лучше. Прохлада была приятной. Девушка вздохнула и, покопавшись у себя в сознании, как делала это во время каждого периода бодрствования, стала думать о фильмах. В ее памяти хранилась целая коллекция любимых фильмов, многие из которых она смотрела раз по десять или даже больше. Она знала их едва ли не назубок. Достаточно хорошо, чтобы теперь вспоминать. И сейчас они больше, чем когда-либо, помогали ей избегать неприятных мыслей. Сосредоточившись, она могла воспроизвести в памяти все ключевые сцены из этих фильмов. Колетт не вполне понимала, почему так происходит, однако теперь ей удавалось погружаться в миры, созданные этими фильмами. Но отнюдь не представляя себя героиней, а как сторонний наблюдатель. Словно вокруг нее разворачиваются события картины. «Филадельфийская история», «Октябрьское небо», «Поле мечты», «Касабланка», «Незабываемый роман», «Небеса подождут», «Скажи хоть что-нибудь» [53] .
53
«Филадельфийская история» — комедия 1940 г. с К. Грантом, К. Хепберн и М. Стюартом; «Октябрьское небо» — драма 1999 г. с Дж. Гилленхаалом; «Поле мечты» — фэнтези-драма 1989 г. с К. Костнером; «Касабланка» (1942) — культовый фильм режиссера М. Куртица с Х. Богартом (Рик Блейн) и И. Бергман (Ильза Лунд); «Незабываемый роман» — мелодрама 1957 г. с К. Грантом и Д. Керр; «Небеса подождут» — комедия 1943 г.; «Скажи хоть что-нибудь» — фильм 1989 г. с Дж. Кьюсаком.
— У нас всегда будет Париж [54] , — прошептала она в темноте, чувствуя, как скрипит песок на зубах.
Она отчетливо видела себя в «Американском кафе» Рика. Ширмы, поникшие листья растений, лениво крутящиеся вентиляторы, красивые женщины и потрепанные мужчины. Все дышат воздухом, в котором словно растворена опасность. За роялем поет Дули Уилсон. Поет он не «As Time Goes By», а какую-то другую песню, которую Колетт не знает, она слишком молода. У стойки бара начинается стычка, глаза вспыхивают ненавистью, и тут входит Богарт, с серьезным, полным грусти взглядом, чтобы остановить драку.
54
Здесь и далее — реминисценции из фильма «Касабланка».
Нет, не Богарт, а Рик Блейн. А за роялем не Дули Уилсон, а Сэм — оружие, которое Рик и
Музыка приятная. Вино сухое, как кость. Как песок. Стоя посреди кафе, Колетт слышит шепот, голос, похожий на шелест пергамента. Слова такие тихие, сдавленные, их еле можно разобрать.
«Глаза… Он хочет вырвать у тебя глаза… Может быть, не сегодня, не завтра, но ско-о-о-оро…»
С резким вздохом, похожим на всхлип, Колетт распахнула глаза, выводя себя из состояния транса, в которое погрузилась. Этот шепот не был частью сценария, который она нарисовала. Он шел извне.
Ей показалось, что в комнате стало светлее, хотя до рассвета оставалось еще немало часов. Возможно, глаза уже привыкли к ночи, и теперь свет луны и мерцание звезд глубже проникали в ее темницу.
Она коснулась стены рукой, и еще одна сцена из фильма вспыхнула на серебряном экране ее сознания. Как, находясь в стране Оз, Дороти стукнула каблуками рубиновых туфелек и произнесла нежным и таким растерянным голоском: «Нет лучше места, чем родной дом. Нет лучше места, чем родной дом» [55] .
55
Речь идет о героине книги «Волшебник из страны Оз», девочке Дороти, более известной русскому читателю как Элли из «Волшебника Изумрудною города» А. Волкова.
Как хотела бы Колетт оказаться на месте Дороти! Стукнуть каблучками — и тут же очутиться дома.
И в тот самый миг, когда эта мысль посетила ее, она почувствовала, как песчаная стена рассыпается. Колетт пригляделась — и точно: стена уже не казалась такой прочной, как раньше. Теперь ее пальцы словно опускались в теплую реку, обволакивающую их своим течением. Глаза по-прежнему видели стену, но пальцы словно проникали в темноту, находившуюся за ней. Будто и сама она могла пройти сквозь эту стену.
А за стеной пахло чем-то совсем неожиданным, неуместным. Она не сразу узнала этот запах. Сосны. Смола да иголки.
Что за черт?..
Справа опять послышался тот же сдавленный шепот. Колетт замерла. Ее дыхание стало прерывистым, а сердце стучало, как гром, предвещающий летнюю грозу. Она убрала пальцы от стены, а когда поняла, что наделала, и коснулась стены снова, та опять оказалась прочной и неподдающейся. Еще секунду назад ей чудилось, что можно сбежать, но теперь она опять очутилась в ловушке. Кожу жгло, глаза лихорадочно бегали по песчаным холмам, долинам и уступам, которыми изобиловал пол комнаты. Шепот был реальным. Но слова? Наверное, это ее собственное воображение, воспоминание об убийстве отца, никак не выходящее из подсознания. Наверное, так и есть.
Но шепот раздался снова, на этот раз сверху, и она подняла голову. У самого потолка виднелась маленькая сфера мерцающего света. Шарик словно плясал в воздухе, то мягко скользя, то делая стремительные зигзаги — словно гипнотизировал ее.
— Колетт, — снова послышался шепот. — Проблемы двух маленьких людей не стоят горы бобов.
Шуршание скрипучего, как наждачная бумага, голоса доносилось сверху, словно из светящейся сферы, и после этих слов, обративших известный диалог из ее самого любимого фильма против нее, раздался сухой смех, в котором слышалась чуть ли не отеческая снисходительность.
Дрожа, Колетт во все глаза смотрела на шарик. Он пугал ее, и в то же время в нем мерцала тонкая красота, которую нельзя было не заметить. Чистота, задевавшая какие-то струны в ее душе.
И вдруг она услышала другой звук — уже за спиной. Шорох песка и мягкие шаги. Колетт до боли стиснула зубы и крепко закрыла глаза, не желая оборачиваться на этот звук. Она больше не хотела ничего видеть, не хотела знать, кто еще мог оказаться с ней в этой темнице без двери. До сих пор все ее невысказанные молитвы были об освобождении или хотя бы об избавлении от одиночества. Но теперь она все отдала бы за то, чтобы снова остаться одной.