Охотники за облаками
Шрифт:
Мы вошли во мрак. Я оглянулся. Свет позади нас стремительно тускнел. Я испытал минутную слепоту и запаниковал. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и оказалось, что она была не такой кромешной, какой померещилась мне сначала.
Каниш зажег корабельные навигационные огни и включил мощный прожектор, водруженный на мачту. Энергии в солнечных аккумуляторах было вполне достаточно, чтобы провести нас сквозь тьму и снова вывести на свет.
Сначала – холод и темнота. Когда привыкаешь к ним, в первую очередь замечаешь тишину. Мы в ней плыли. Она обтекала
Пятнадцать минут спустя за спиной стояла почти такая же темень, как и впереди. Нам остался только бледный отблеск света с потерянного, широкого неба, как слабый огонек свечки в черной комнате, как булавочное отверстие в коробке.
Тишина была тяжеловесна и заразительна. Из-за отсутствия звуков казалось почти преступным нарушать ее. Как будто мы были в церкви, в просторном соборе, где немые, невидимые монахи усердно читали свои молитвы, поклоняясь незримым богам тьмы и покоя, и где слова звучали бы кощунством.
Тишину нарушил Каниш. Но даже он говорил приглушенным, если не благоговейным, то по крайней мере уважительным по отношению к этому сумрачному, чужому месту голосом.
– Смотрите…
Мы подняли глаза. Бледное, дряблое существо, внешне напоминающее кляксу, размером с половину нашего корабля, выпорхнуло из темноты и легко, невесомо проплыло мимо нас, чуть взмахивая плавниками.
– Какое гадкое…
Оно взглянуло на нас своими крошечными подслеповатыми глазками. Вряд ли зрение имело значение здесь, в царстве сумрака, где в игру вступали десятки других куда более важных чувств, которые помогали передвигаться и выживать.
– Что это такое?
– Небесный слизень, – ответила Дженин. – Они нам еще встретятся.
В этот момент существо вяло раскрыло пасть, обнажая ряды усов наподобие китовых. Это был его фильтратор. Пока слизень плыл, в усе застревали мелкие животные, насекомые и небесные мальки – все, что не нужно пережевывать. Слизень глотал их целиком. Пасть его была достаточно внушительной, чтобы вместить и любого из нас, так что я был рад, что он прошел мимо. Совсем не хотелось быть проглоченным каким-то ситечком-переростком.
Существа, которые приспособились к жизни в темноте, наверное, принадлежат к числу самых уродливых во вселенной. Оно и ясно: неважно, как ты выглядишь, когда тебя никто не видит. Но непонятно, почему уродство в природе взяло верх над красотой, даже в темноте. Пусть никто и не видит здешних обитателей, но разве обязательно выглядеть так омерзительно? Ведь в природе внешний вид никак не зависит от средств, и уж тем более от стараний.
Впрочем, может, все наоборот, и это мы, живущие на свету, уродцы. Нам кажется, что мы красивы, но мы ошибаемся. Просто это привычно для нас, а на самом деле, может, чудища – это как раз мы. Говорят же, что красота в глазах смотрящего. А если зрение у вас – не самое надежное из чувств, тогда восприятие красоты должно заключаться в чем-то другом, не в визуальных, а в каких-то других образах: в запахах, в звуках, в прикосновениях.
В общем, не знаю, какие за этим стоят законы природы, однако пока мы проплывали Острова Ночи, мы навидались самых невообразимых страшилищ. Среди них были существа, похожие
– Красиво, правда? – спросила Дженин, когда мимо проплыл очередной такой мутант. Он резко выкрутил шею, среагировав на звук ее голоса, и повернул к нам безглазую морду, покрытую чешуей. Открыв пасть, он издал пронзительный испуганный вопль и устремился прочь. Хорошо, что мы показались ему такими же страшными и мерзкими, как и он – нам.
Теперь он от нас отстанет.
Я на ощупь нашел руку Дженин и крепко сжал ее в своей.
27. Ночные создания
Чем дальше мы углублялись во мрак, тем больше встречали там живности. Некоторые существа были почти прозрачными. Многие были незрячими. Зато у других были огромные, как блюдца, глаза, жадно впитывавшие редкий свет. И все эти ночные создания были хищниками, живущими в состоянии постоянной войны, охоты на ближайшего соседа по пищевой цепочке.
Я увидел одно животное, которое заплыло прямо под свет нашего прожектора, и оно было прозрачным, как стекло. Внутри него сидел еще кто-то, расположившись во внутренних органах. Или не сидел, а был съеден. Кто пожирал кого – определить было невозможно. Не исключено, что они питались друг другом одновременно, и никто из них пока не знал, кто был едой, а кто – едоком.
– А это еще что такое?
– Паразиты, – ответил Каниш. – Эта местность ими кишит. Все ими кишит.
Похоже, Каниш был не самого высокого мнения о местной фауне.
Он стоял на носу корабля и держал в руках багор. То и дело он шпынял им подплывавших слишком близко существ, отгоняя их от нас.
Обычно одного удара хватало, чтобы отпугнуть их. Но один раз этого оказалось мало. Тогда он вонзил острие багра в приблизившегося слизня. Тот взвизгнул и отлетел прочь, истекая какой-то жидкостью, слишком черной для того, чтобы быть кровью, хотя как знать.
– Когда мы пройдем острова насквозь и выйдем с той стороны? – спросил я.
– Еще часов восемь, – ответила Дженин.
Мне было холодно. Усевшись на груде канатов, я дышал себе в ладони. Темнота мне не нравилась. И еще этот запах – сырости, ила и соли, зловонный, словно все живое вокруг нас разлагалось.
Свет прожектора выхватил из темноты заросли вьюна. Было непонятно, то ли он свисает откуда-то сверху, то ли тянется снизу вверх. Его стебли мягко колосились в воздухе, спутываясь друг с другом, как пряди волос.
– Жалоноски, – сказала Дженин.
Каниш кивнул Карле. Та тронула штурвал, забирая немного в сторону, и корабль обогнул заросли.