Охотники за сказками
Шрифт:
Негромко, чтобы не отвлекать старого лесника от его работы, Ленька рассказывал о нашем походе, о лесорубах, из-за которых будто бы сбились мы с просеки, о срезанных соснах на поруби, о выходе по звездам на знакомую полосу.
— Где вы, говорите, деревья срезаны? — старательно продергивая лыко в новую клеточку на лапте, поинтересовался дедушка.
— Возле просеки, в двести восемьдесят шестом, — поспешил с ответом Ленька, гордый тем, что научился разбираться в лесных кварталах.
— Там же порубь, — по-прежнему не поднимая головы,
— Вот на поруби это и есть. Всего там несколько сосен осталось. Ох, какие сосны! — выразил Ленька свое восхищение.
— Подожди, подожди!..
При этих словах дедушка отложил в сторону кочедык и лапоть и поднялся со скамейки.
— Как же, ты говоришь, на поруби? Туда конного и проезда нет.
— Точно, дедушка. Точно на поруби. Мы же сами своими глазами видели. Вот Костя рядом — не даст соврать… Верно, Квам?
Я подтвердил слова Зинцова. И Ленька начал подробно описывать и место, и сосну, на которую он когда-то забирался, и порванный флажок под ветвями.
И чем убедительнее доказывал Зинцов правоту своих слов, тем большая тревога отражалась на лице старого лесника. Он уже не возражал. Он только спросил нас обоих:
— Не прошиблись ненароком? Может, в другом месте свежие пеньки смотрели?
— Не только пеньки, мы видели, как и деревья увозили, — сказал я.
— Так что же вы?! — словно зацапав нэпманов в кулаки, тряхнул руками дед Савел.
Впервые видели мы его таким возбужденным и расстроенным.
— Что же вы их!.. — повторил движение взбудораженный лесник и замолчал, глянув в наши удивленные лица.
Несколько минут, неслышно ступая по полу мягкими лаптями, перетаптывался он туда-сюда, от стола к печке, от печки и до стола, то перекладывая кочедык со скамейки на шесток, то снова возвращая его с шестка на скамейку.
Делая вид, что успокоился, подсел ко мне сбоку, сказал:
— Эх, Квам, Квам! Каких ты жуликов-то упустил! Шутейно и весело хотел сказать. А не получилось.
— Ну ладно, — произнес он со вздохом. — Рассказывай подробно, как дело было.
Серьезные разговоры с шутливым видом дедушка часто с меня начинал, а потом и постарше товарищей в беседу заводил. Проще и легче строгого опроса такая беседа получалась.
Рассказал я дедушке про битюгов — гнедого и чалого, про ременную сбрую с блестками, про колеса на железном ходу, про горбоносого Саньку и про его отца, у которого борода с бровями срослась.
— Санькой, значит, сына зовут?
— Санькой отец его кричал.
А отец ли?
Отец… Похожие.
— В какую сторону они поехали? Мне трудно было объяснить.
— На восток взяли и к северу немножко, — помог мне Ленька.
— Так, — ободрил Леньку дедушка.
— Про дорогу мы старшего спросили, — вспомнил Зинцов. — Сказал, что в другую сторону у них дорога, нашей не знают.
— Это он или следы путал, или совсем про другую дорогу намекал. С беднотой ему не по пути, должно быть.
— А Костиного отца, —
— Отца знает — тогда наверняка и дорогу знает, — сделал вывод дед Савел.
— Еще что видели и слышали? — опираясь ладонями на стол, чтобы подняться, спросил дедушка.
— Все, — сказал Ленька.
При этом слове и Костя Беленький и Павка Дудочкин, напряженно и встревоженно слушавшие наш отчет перед старым лесником, облегченно вздохнули. Ленька, локтями отодвинувшись от стола, шевельнулся на лавке, словно гора с плеч свалилась.
— Еще молоток, — сказал я.
И снова все замерли в ожидании, вопросительно смотря на деда.
— Какой молоток?..
Дед Савел, развернувшись на лавке, уставился на меня в упор. Глаза его расширились, словно я произнес что-то страшное, непозволительное.
— Какой молоток?! — переспросил он сорвавшимся глухим голосом, от которого у меня перехватило в горле.
— Молоток… Большой молоток, — выговорил я. — Тупоносый.
— Ну!..
Дед Савел придвинул ко мне лицо.
Я чувствовал на себе осуждающие взгляды товарищей, которые говорили: «Все кончилось хорошо. Все кончилось. Зачем тебе еще нужно было!».
Слова в голове не вязались между собой. Растерянно глядя деду в глаза, словно прося извинения за ошибку, которой не понимаю, я выпалил в отчаянии:
— Стукнул по пню… а потом по дереву…
Дедушка обмяк и осел на скамейке, словно опустился в подтаявший снег.
Это была долгая, неизмеримо долгая тишина.
— Неужели Пищулин с жуликами заодно действует? — произнес, наконец, дедушка в раздумье.
Мы молчали.
Дед Савел поднял голову и выпрямился.
— Ничего, Квам, ничего! — кивнул он, обратив внимание на мой удрученный вид. И уже совсем бодро добавил:
— Все перемелется — мука будет… Верно, Павел?
— А ты что же это, брат, про молоток-то забыл? — через меня дотянулся дед Савел до Зинцова и провел ему по волосам «встречь шерсти».
– Не видал, может быть?
Но и за шутливым тоном лесника слышались нескрываемое волнение и тревога, причины которых мы не могли разгадать. С нетерпением, какого мы не замечали за дедом до сих пор, ждал он ответа на свой вопрос.
— Видел, — уверенно отозвался Ленька.
— Стукнули, значит, по пеньку?
— Стукнули.
Мы настороженно наблюдали, как подействует на дедушку такой ответ. В течение нескольких минут никто из нас не обронил ни слова.
— Вот что, соколики, — вдруг сказал дедушка твердо, приняв, по-видимому, важное решение. — Уважьте-ка лоскуток бумажки.
Костя Беленький, отделив свои записи, перевернул тетрадь на чистый лист и подал ее.
— Ну, а вам — по шалашам, — стараясь казаться веселым, посоветовал наш добрый покровитель. — Теперь все в сборе.
Стараясь не шуметь, мы потихоньку вышли из сторожки. Дед Савел остался в опустевшем доме наедине со своими думами.