охранники и авантюристы
Шрифт:
В течение 1913, 1914 и 1915 гг. никаких сношений с Охранным отделением я не имел, несмотря на неоднократные «выгодные» предложения генерала фон Коттена. В октябре 1915 г. помощник начальника охраны Таврического дворца подполковник Г. П. Берхтольд предложил мне войти в сношения с думскими журналистами для получения от них систематических информаций думской жизни. Из бесед с Берхтольдом я узнал, что и раньше сведениями из думской жизни снабжал его какой-то журналист. Через Берхтольда мне была обещана материальная поддержка для организации особого «бюро корреспондентов», куда стекались бы сведения как из думской жизни, так и сведения о деятельности различных общественных организаций. Попытки мои завязать сношения с обществом думских журналистов для получения нужных подполковнику Берхтольду сведений кончились неудачей, и {320} я вскоре прекратил всякие с ним сношения: с аналогичным предложением обратился ко мне в декабре 1915 г. вначале директор Бюро печати при Министерстве внутренних
С января 1916 г. я был вынужден написать для Глобачева несколько записок об общественном движении в Петрограде. Записки передавались мною подполковнику В. Г. Иванову. По предложению последнего я взял на себя обследование деятельности различных немецких промышленных предприятий, заподозренных в неблаговидных сношениях с Германией. С этой целью я пытался войти в доверие к руководителям некоторых предприятий и сообщил им данные мне Ивановым копии переписки о них между начальником Охранного отделения и директором Департамента полиции. В результате возникло дело, имевшее уголовный характер. Во избежание неприятных для себя последствий, начальник Охранного отделения 10 июня 1916 г. поспешил меня арестовать. Во время опроса меня в Охранном отделении ген. Глобачевым со мною случился сильнейший нервный припадок, и 12 июня я был из камеры Охранного отделения отправлен в психиатрическое 6-е отделение тюремной больницы при «Крестах». В июле месяце 1916 г. дело мое, по моему настоянию Охранным отделением было направлено в суд и производство следствия поручено судебному следователю В. Гудвиловичу. Согласно закона я лишен права разглашать данные следствия по моему делу, впредь до передачи дела на рассмотрение суда.
27 февраля 1917 г., после 81/2 мес. содержания под арестом, я был освобожден революционным народом из тюремной больницы при «Крестах». В общей сложности я разновременно пробыл по милости Охранного отделения в тюремном заключении 21/2 года. {321}
Самооценка в прошлом
Его превосходительству господину директору
Департамента полиции
Потомственного почетного гражданина Леонида Петровича Раковского, проживающего по Думской ул. в д. №7
ПРОШЕНИЕ
19 апреля с. г. я обратился к министру внутренних дел с просьбой, во внимание к моей долголетней службе по охране и стесненным материальным обстоятельствам, выдать мне пособие. Незадолго до моего ареста я узнал, что мне было решено выдать 2000 руб. Денег этих я, однако, по сие время не получил. Полагая, что выдача их была отложена ввиду возбужденного против меня обвинения в оглашении в печати вверенных мне по службе тайн. Ныне обвинение это особым совещанием отвергнуто, и дело обо мне производством прекращено.
Очутившись опять на воле, я оказался в весьма затруднительном положении. Те небольшие сбережения, которые я имел, прожиты. Те связи, которые я успел завести в газетных кругах, прервались, чему немало способствовал характер предъявленных мне обвинений. Да и выяснившаяся благодаря аресту связь моя с Охранным отделением сослужила мне в этом отношении плохую службу. Рассчитывать на заработки в качестве журналиста мне особенно не приходится. Я поэтому не мог не вспомнить возбужденной мной больше полугода тому назад просьбы о пособии, на которую я по сие время никакого ответа не получил. Смею думать, что мой арест не может изменить вынесенного до него благоприятного для меня решения, ибо, как я уже говорил выше, предъявленное мне обвинение не находило для себя оснований. Наоборот, лишение меня свободы по делу, затем прекращенному, дает мне нравственное право всецело рассчитывать на то, {322} что моя просьба о пособии не может быть отвергнута. Это тем более, что мои скромные заслуги, за которые правительство решило меня вознаградить, от того, что мне, без вины виноватому, полгода пришлось томиться в одиночном заключении, надеюсь, не уменьшились в своей ценности. Наконец, болезнь моя, требующая хирургического вмешательства и являющаяся единственной пока наградой за мою беззаветную службу правительству, в тюрьме значительно ухудшилась, и лечение ее далее откладывать не могу, без риска превратиться в калеку.
На основании всего изложенного покорнейше прошу, ваше превосходительство, не отказать в распоряжении об удовлетворении моей просьбы о пособии.
С.-Петербург
7 декабря 1912 г.
Резолюция товарища министра внутренних дел заведующего полицией И. М. Золотарева. «Выдать согласно доклада ген. Герасимова и полк. Коттена 1500 руб.». Золотарев, 7/1.
Приложение Копия
19 января 1913 г. я, нижеподписавшийся, потомственный почетный гражданин Леонид Петрович Раковский, даю сию расписку Департаменту полиции Министерства внутренних дел в том, что я получил сего числа, в виде пособия, одну тысячу пятьсот руб. из сумм Департамента полиции, обязуюсь впредь ни в периодической прессе, ни в отдельных брошюрах,
ПРОВОКАТОРЫ ИЗ РАБОЧИХ
Николай Федоров
В Исполнительный Комитет Совета рабочих и солдатских депутатов
г. Петрограда
Члена Уральского Совета рабочих и солдатских депутатов солдата, от завода Мотовилихи, прикомандированного для работы на оборону, Николай Иванов Федоров, 21 года
ЗАЯВЛЕНИЕ
Товарищи, я весьма удивлен, когда прочитал в некоторых газетах, что я якобы был сотрудником в Петроградской охранке в 1914 г. под кличкой Переплетчика с завода Гамаюна. И я решил написать вам сие заявление, чтобы вы вынесли приговор справедливости, а если вы в этом мне откажете, то я решил покончить с собою, раз не окажется у вас справедливого суда.
Итак, товарищи, прошу вас выслушать мою биографию, и как я попал в список провокаторов.
В школе я учился до 12 лет, после торговал газетами, в 1912 г. поступил на Обуховский завод по валовой чернорабочим; в 1913 г. в мае месяце перешел к Эриксону шлифовщиком, и здесь я первый раз в жизни увидел организацию, и весь отдался этому делу и через 2 месяца был выбран делегатом в Союз металлистов от слесарно-фрезеровочной мастерской, и свой пост нес достойно; но наряду с этим начались репрессии со стороны администрации, но это были только угрозы, а 8 января меня вызвали в канцелярию к директору, где он сказал: «Если же, Федоров, завтра, т. е. 9 января, будет забастовка, то ты будешь арестован». 9 января я, как выборный, вывел свою мастерскую и во дворе на митинге выступал; но администрация свое слово исполнила и около меня поставила охранника, переодевшегося в вольное, который {324} участвовал в демонстрации до клиники Виллие; так как демонстрация была назначена в 11 ч. на Невском, то мы решили возвратиться пить чай. Входя во двор, меня арестовал этот охранник, а находившийся со мною товарищ, живущий в этом же доме, где второй Выборгский участок, кв. 16, Георгий Вайтнек, работающий у Эриксона, убежал. Когда меня привели в участок, то стали избивать, узнавая фамилию убежавшего, били до тех пор, пока я не упал без памяти, тогда бросили в камеру и лежал до 8 час. веч., после чего они, видя, что я пришел в себя и не могу стоять на ногах, отпустили домой, куда я, придя, сразу свалился на пол и был болен около двух недель; а на заводе мне выдали расчет по 105 ст.; это можете справиться у Эриксона и на квартире, где я жил, Большой Сампсониевский проспект, д. № 62, комн. 103, Булышкины и кв. 16.
Здесь я очутился без работы и все время находился в правлении Союза металлистов, исполняя разные поручения, и благодаря рекомендации делегатов, я поступил в завод Гамаюна, где нашел сильную дезорганизацию, но в скором времени мне удалось, благодаря агитации и литературе, сорганизовать и даже поставить завод в известное положение, т. е. был один из передовых заводов.
Свободное время я проводил в Союзе металлистов, где встретил безработного Яна Точинского, которого и поставил к нам; на следующий день, как выборный делегат, подошел к нему и спросил членскую книжку, в которой увидел, что он 9 месяцев состоит членом Союза и ни одного месяца не уплачено. На мое заявление об исключении его из Союза он мне ответил, что я в хулиганской организации не состою и с хулиганом дела не имею; выходит так, что та организация, которая дала ему место, хулиганская, а тот, который его поставил, хулиган. Мы его привлекли к третейскому суду, постановлением которого решили его удалить, это было 27 марта; он подошел ко мне и просил, чтобы я выпросил у рабочих отработать ему до Пасхи, я, переговоря с товарищами, разрешил ему отработать ради семьи. Но 3 апреля он неожиданно сам берет расчет и уходит с завода, а в ночь с 3-го на 4-е ко мне пришли с обыском и меня арестовали на квар-{325}тире; здесь же ночевал мой теперешний шурин Александр Булышкин, высланный в 1912 г., а я проживал - Выборгская сторона. Большой Сампсониевский проспект, д. № 62, ком. № 103, где и можно об этом справиться.
С участка я был отправлен в охранку, где я был избит и отправлен в дом предварительного заключения, откуда каждый день возили на допрос в охранку, где была мне предъявлена 102 ст. за распространение прокламаций и принадлежность к СДР партии. Стращали каторгой и предлагали вступить в охранку сотрудником, и я согласился, а после чего выпустили с тюрьмы без всяких последствий, но с предупреждением опять явиться к ним на свидание в течение трех дней угол Кронверкского и Зверинской ул., но я не явился. Тогда меня вызвали в управление второго Выборгского участка, где мне вручили высылку с пятью пунктами; после чего мне выдали помощь в с.-д. фракции меньшевиков товарищ Чхеидзе 15 руб. и товарищ Шагов 15 руб., в Союзе металлистов 15 руб. и на заводе Гамаюна сделали сбор, и я уехал в Озерки, где я и жил; был поступивши к Новому Айвазу, но там стали требовать выписки, и мне пришлось взять расчет.