Океан Бурь. Книга вторая

Правдин Лев Николаевич

— Так ты смотри, — проговорил он, волнуясь, — помни одно: мы братья, и мы ничего не боимся, хотя каждую минуту нас могут схватить агенты Злобной стражи.

Филимон взъерошила Васькины волосы и шепнула:

— Ни пуха вам ни пера…

И братья-клоуны пошли по улице Серого города прямо к бушующему морю. Петушков сказал:

— Ты пройди немного вперед и, если заметишь опасность, свистни. Ты свистеть умеешь?

— Ого! — Васька поднес к губам пальцы, чтобы показать, как он умеет свистеть, но Петушков остановил его:

— Я

сказал, если заметишь опасность. Ну, иди. И помни: ты ничего не боишься.

У Петушкова был такой решительный вид, будто он вот прямо сейчас готов сразиться с неведомыми врагами. Васька даже позабыл, что это все не в самом деле, что это не больше как игра. Игры вообще-то он презирал, но сейчас даже и не подумал об этом. Он не видел ничего, кроме притихшего города, где за каждым углом притаилась смертельная опасность. Это уже не было игрой. Он в самом деле младший брат знаменитого клоуна и тоже ничего не боится и готов на все.

Засунув руки в карманы, он шел посреди улицы. Враги не должны ни о чем догадываться. Идет по улице мальчишка и беспечно насвистывает. Идет себе да идет, и ни одна мелочь не ускользнет от его острого взгляда. Так он дошел до площади, где высилась тяжелая серая громада Храма Самых Строгих Правил. От площади во все стороны отходило несколько улиц. По которой идти? Васька оглянулся: Старший брат тревожно вскинул руку и, предостерегающе свистнув, скрылся за углом. Но вот он на секунду выглянул и снова взмахнул рукой. Васька понял: опасность невелика, но зевать не надо.

К нему приближался небольшого роста человек в новой серой блузе и соломенной каскетке. Он неторопливо поднимался от моря, размахивая длинными, волосатыми, как у обезьяны, руками. Да и сам-то он напоминал большую обезьяну. Идет, слегка раскачиваясь, и не сводит с Васьки настороженных и в то же время очень заинтересованных глаз. Немного не доходя, остановился. Можно подумать, что ему еще никогда не приходилось встречаться с человеком — так он внимательно и удивленно разглядывал Ваську и даже слегка присел, чтобы лучше видеть.

Не любил Васька, когда его так рассматривают, ничего в этом нет хорошего. А может быть, у них тут так положено? На всякий случай он молча перетерпел этот осмотр.

— Ага… — проговорил человек.

— Э-э… — ответил Васька и вызывающе показал язык. И человек тоже показал язык. Васька осторожно засмеялся. Человек стоял, слегка пригнувшись к Ваське, словно ожидал, какую еще штуку тот выкинет. А Васька тоже думал, что от такого, не совсем нормального, можно всего ожидать. А может быть, это и есть та главная опасность, о которой говорил Петушков.

Подумав так, Васька пронзительно свистнул. Человек одобрительно заметил:

— Ага!

Как будто никаких других слов он и не знал. Наверное, он просто загримирован под обезьяну и держится, как большая обезьяна: нарочно ходит согнувшись, раскачивает длинными руками и ничего не говорит человеческого. Вообще-то здорово у

него получается, и если Васька хочет, чтобы его приняли, у него тоже должно все получаться, как будто на самом деле.

Он свистнул еще раз, предупреждая Старшего брата, и сам решил, что от этого длиннорукого надо спасаться. Кто знает, что у него на уме? И хотя все это игра, но такая, где все должно быть, как на самом деле. В кино тоже сидят люди и знают, что все, что показывают, — неправда, но как-то забывают о неправде и замирают от страха. Переживают. Если этого не будет, то незачем тогда и в кино ходить.

Ни о чем таком прежде Васька и не задумывался, принимая все, что показывают в кино, за чистую правду. И сейчас, если он хочет стать клоуном, актером, то не должен даже и думать о правде и неправде. Все, что он должен сделать, все, что от него ждут и чего он сам ждет от себя, — все правда. Самая настоящая правда.

И, почувствовав, какая смертельная опасность грозит его Старшему брату да и ему самому, Васька оживился, им овладел такой веселый азарт, какой бывал, когда он спасался от разъяренного Капитона, зная, что убить его не убьют, но изобьют, как собаку, это уже обязательно.

Закусив губу, ждал, что еще выкинет этот, похожий на обезьяну. Вот он снова не спеша пошел на Ваську, расставив длинные руки. Васька метнулся в сторону. Это было обманное движение — противник тоже обязательно повторит это движение, и, воспользовавшись его оплошкой, можно проскользнуть с другой стороны. Но человек успел сцапать его руку, и когда Васька попытался вывернуться, то упал, увлекая своего врага.

— Пусти, гад… — прохрипел Васька.

— Ну да, — тоже прохрипел человек, явно торжествуя свою победу. Каскетка свалилась с его головы.

А Васька боролся изо всех мальчишеских сил. Он лежал на спине, и враг, склонившись над ним, скалил зубы, радовался своей победе. Но тут Васька изловчился, подтянул ногу к груди и сильно ударил в это торжествующее лицо. Резиновая подошва смягчила удар, но все равно человеку здорово досталось. Охнув, он повалился на землю. Ловко вывернувшись, Васька вскочил на ноги и отбежал к ближайшему домику.

На своем горьком опыте он знал, что такая легкая победа еще ничего не значит и, если хочешь остаться целым, надо бежать и как можно дальше. Он задержался только на одну секунду, чтобы взглянуть на поверженного врага и торжествующе крикнуть:

— Ну что? Еще добавить?..

Сидя на земле, человек ощупывал челюсть.

— Ничего. Погоди, я до тебя еще доберусь, — проговорил он с таким торжеством, словно уже снова схватил Ваську.

— Как же…

— Я с тебя шкуру спущу.

Такие угрозы Васька уже слыхал, и не раз. Не очень-то он их боялся. Припомнив Володину фамильную поговорку, он выкрикнул:

— Я — сучок дубовый, от меня и топор отскакивает!..

— Как это? Как ты это сказал?

Васька повторил. Человек поднял руку: