Океан Бурь. Книга вторая
Шрифт:
— Эх, жалко!.. — воскликнул Володя с таким отчаянно-веселым огорчением, что Хорошун даже растерялся:
— Жалко-то кого? Борцов этих?
— Да нет же!.. — продолжал выкрикивать Володя. — Совсем не то. Зачем вы ушли от тех силачей! Вы вон какой богатырь! Как Илья Муромец.
— Ты скажешь тоже: богатырь, — проговорил Хорошун. — Твой Илья Муромец на печке просидел тридцать три года. А зачем?
— А вы зачем? — спросил Володя непримиримо.
— Ну, ты полегче. Я работаю все-таки.
— Ну и что. Все работают. А после
— На печке сидеть, — подсказала Тая.
Не обращая на нее никакого внимания, Хорошун нагнулся над Володей и угрожающе спросил:
— Это тебя мать так настрочила? Вопросы задавать для человека неудобные? Она научила?
Володя подумал: «Вот как треснет сейчас по затылку, так я и покачусь». Он поднял лицо и, глядя прямо на Хорошуна, дерзко ответил:
— Нет, я сам. А что, скажете — неправда?
И ему тут же стало жалко Хорошуна: стоит, моргает светлыми ресницами, как обиженный мальчишка. Вот даже носом шмыгнул. А сам большой, статный, сильный и добрый. И тогда Володе очень захотелось как-то утешить его, подбодрить.
— А мама всегда переживает, как про вас рассказывает. И даже, если хотите знать, один раз заплакала…
Ему показалось, будто Хорошун покачнулся от удивления.
— Кто?! Это она-то! Ну, это ты, брат, загнул скорей всего! — растерянно проговорил он. — От нее многие плачут, эго верно. А чтобы она? Это ты уж совсем не то говоришь… Это тебе показалось…
— Володя никогда не врет, — сказала Тая, — это все знают.
— Заплакала? Это как же? — все еще недоумевал Хорошун. Набрав воздуха, он так шумно вздохнул, что ворона на березе шарахнулась и, хлопая крыльями, перелетела на забор.
— Ох, чтоб тебя!.. — всполошилась Тая, но тут же, презрительно вздернув плечи, ушла под навес.
Раскаленное солнце катилось под горку. На зеленый двор ложились синие тени от дома, от берез и тополей. По широкому лицу Хорошуна скатывались мутные ручейки йота. Вздохнув еще раз, он опустился на траву и прислонился спиной к стволу березы.
— Я думал, у вас тут весело, — сказал он. — Думал: пойду поговорю с Володькой, развеселюсь. А ты укоряешь. Ругаешь даже.
— А вам разве жить скучно? — сочувственно спросил Володя и этим вопросом совсем доконал Хорошуна. Тот взмахнул рукой и тяжело, словно камень, уронил ее, бухнув ладонью о землю. Даже звон пошел.
ИЗОЛИРОВАННЫЕ ПЕШКИ
Но ответить он не успел — на крыльцо вышла Елена Карповна и, обернувшись, протрубила в коридор:
— Чего мы там сидим в духоте? Да и тут, как в парилке. Быть дождю. Володимир, погляди-ка на своего капитана.
Над крышей застыл в неподвижности черный кораблик. Нет, капитан не вышел из своей каюты. Он только немного приподнялся над палубой, подозрительно поглядывая на горячее небо. Он не любит штиля, не доверяет обманчивой тишине.
— Будет дождь, но только завтра! — выкрикнул Володя. Увидев удивленные и заинтересованные
— А тебе и в самом деле весело, — проговорил Хорошун так удивленно, словно он впервые увидел человека, который не знает скуки.
— А, Хорошун! — воскликнула мама. — Ты ко мне?
Все еще с интересом разглядывая Володю, Хорошун проворчал:
— Нет. Тебя мне и в типографии хватает, вот докуда… — Он поднял ладонь над своей головой и пошевелил пальцами. — К Вовке я.
— И то хорошо. — Мама засмеялась и села на резную скамейку у крыльца.
Елена Карповна закурила и, как всегда, начала расхаживать по двору мимо крыльца. А там, прислонясь плечом к косяку, застыла Александра Яновна.
— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал нерешительно Хорошун.
Но не успел он попрощаться, как распахнулась калитка и вошел Ваоныч. Он даже не просто вошел, как все, а влетел, словно его кто-то втолкнул в калитку. Володя даже шею вытянул, заглядывая: кто бы это мог быть? Но никого там за Ваонычевой спиной не оказалось.
Увидев такое большое общество, он остановился.
— Добрый день… — проговорил Ваоныч неуверенно.
— Хватился. Да уж теперь почти вечер, — ответила Елена Карповна, разглядывая сына. — С чем пожаловал?
— Мне, собственно, надо с тобой поговорить и с Валентиной Владимировной…
— Нет, — резко ответила мама, — говорить мне с вами не хочется.
Ваоныча почему-то даже обрадовал такой ответ. Шагнув вперед, он прижал к сердцу ладонь.
— Я очень понимаю ваше состояние, поэтому и пришел, чтобы объяснить…
— Пришел, так и объясняй, — разрешила Елена Карповна. — Ничего, говори при всех. Напакостил на весь белый свет, ну и объясняй всем. — Она стояла против сына, большая, грозная, и ждала.
Ваоныч отнял руку от груди и плавно отвел ее в сторону, словно удивляясь, как это так получилось, что у него требуют объяснения. Большие его губы скривились, и Володя испуганно подумал, что Ваоныч сейчас громко, на весь двор, заплачет, и очень удивился, услыхав его спокойный и даже чуть насмешливый голос:
— Я и сам в недоумении оказался, прочитав статью, подписанную научным сотрудником…
— Твоей женой, — подсказала Елена Карповна.
— Какое это имеет значение? У нее свое мнение, с которым надо считаться и уважать… Или хотя бы узнать его…
— Ты хочешь сказать, что ничего не знал?
И снова, прижав ладонь к сердцу, Ваоныч объяснил:
— Знал, конечно. Но не мог же я грубо вмешиваться…
— Вот как? — раздался ясный мамин голос. — Деликатно отошел в сторонку? Знаете, как называется такая деликатность? Предательство!
Володя увидел, как вспыхнуло ее лицо, и понял, что мама рассердилась и сейчас Ваонычу будет очень плохо. И еще он увидел, что большой и сильный Хорошун, услыхав возмущенный мамин голос, с шумом втянул воздух для могучего вздоха.