Океан: Черные крылья печали
Шрифт:
Но она этого ничего не видела. Ее тело била крупная дрожь, а из закрытых глаз тонкими ручейками катились слезы. Из закоулков памяти выплыли образы матери и отца. Как же она хотела оказаться в эти минуты невероятного ужаса вместе с ними, в тишине и спокойствии отчего дома. Ей захотелось снова стать маленькой девочкой, почувствовать заботу матери и тепло крепких объятий отца. Но осознание невозможности этого, короткой вспышкой пронзившей измученное страданиями сознание, заставило ее только крепче прижиматься грудью к ногам и сильнее лить слезы. На какой-то миг ей показалось, что падение самолета
Она открыла глаза и подняла голову, отняла ладони от ушей и окинула салон бизнес-класса. Разбросанные по всему салону вещи, распахнутые, словно зевы чудовищ дверцы верхних полок, несколько бездыханных тел. Некоторые из пассажиров в панике расстегнули ремни безопасности, и теперь их обмякшие тела валялись на полу. Мертвые? Этого она не знала.
Она закрыла глаза, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Через некоторое время вновь открыла глаза, повернула голову вправо-влево. Краем глаза отметила согнувшегося пополам в кресле Винченцо, капли дождя на иллюминаторе. Время как будто остановилось. Как будто кто-то нажал на паузу, давая ей возможность увидеть все в мельчайших подробностях. Она видела распахнутые глаза живых, видела надежду, вспыхнувшую внутри каждого из них, видела кровь на висках у тех, кто лежал мертвый или без сознания на полу, видела испуганные лица стюардесс, заглядывающие в салон. Смолкли крики, тишина окутала салон непроницаемым саваном. Она тряхнула головой, словно желая прогнать наваждение и вернуть в салон жизнь.
Самолет в очередной раз тряхнуло. Наваждение не пропало, но жизнь в самолет вернулась. Она почувствовала, как ремень безопасности снова врезался ей в грудь, когда самолет продолжил падение. Надежда в ее груди умерла. Теперь уже окончательно. Крики вернулись. Ее сердце сжалось от боли, когда сзади донесся тоненький детский визг: "Папочка! Папочка!".
Она закусила губу, прижалась грудью к ногам и закрыла ладонями уши. В сознание вернулись образы мамы и отца, а еще образ Леопольдо. Как же ей их не хватало! Как же она хотела оказаться рядом с ними!
Она ощутила, как самолет начал заваливаться на левое крыло. В какой-то миг, не открывая глаз, она перевернулась на бок, подтянула ноги к груди и свернулась калачиком в кресле, прижалась к его спинке и замерла.
– Если это должно произойти, то пусть это произойдет как можно скорее, – подумала она. – Мама, папа, я люблю вас. И тебя, мой милый.
Из глаз ее покатились слезы, когда она отчетливо увидела в своей голове образы родителей и Леопольдо. А потом слезы перестали бежать из ее глаз, странное спокойствие охватило ее, даже апатия.
Что-то ударило в фюзеляж и разбило иллюминатор впереди. В салоне резко похолодало. Заревело. Салон наполнился туманом и пылью. Ангелика почувствовала, что ей стало не хватать воздуха. Будто кто насильно вытягивал его из ее груди. Боль пронзила кишечник, в ушах зазвенело.
Шлепок по затылку привлек ее внимание. Она открыла глаза и сквозь серое марево увидела перед глазами кислородную маску. Скорее интуитивно, чем осознанно, она натянула ее на лицо, снова
Сильные скрежет и треск заставили ее вернуться в настоящее, но ненадолго. Холод сковал ее тело. Она почувствовала удар, толчок, боль в левом плече, боль настолько сильную, что ей захотелось кричать. Но крик так и не покинул ее грудь. Мгновение спустя она потеряла сознание.
Глава 2
– Ангелика! – звал ее голос. – Ангелика!
Она словно просыпалась от долгого сна, сна столь долгого, что ей не хотелось открывать глаза, хотелось спать, спать, спать. Здесь было тепло и уютно, а ее звали в холод, холод и безнадежность.
Кто-то шлепнул ее ладонью по щеке, приводя в чувство. Она протестующе замычала и открыла глаза, но ничего не увидела. Она закрыла глаза и открыла их снова, словно первая попытка ее не устроила. Ничего не изменилось. Темнота все еще была здесь. Ее уши слышали плеск волн, а нос вдыхал смесь из запаха потных человеческих тел, тлеющего пластика и влажного соленого воздуха.
– Слава богу, ты жива, – услышала она.
– Я ничего не вижу, – сказала она невидимому голосу и даже удивилась, как безжизненно звучал ее голос.
– Все хорошо. Твоим глазам надо привыкнуть к темноте. Подожди минутку, и скоро ты все увидишь.
Голос казался ей знакомым.
– Кто вы? – спросила она. – И где я?
– Это Алессандро, Ангелика. Ты помнишь меня? Мы с тобой летели в одном самолете. Самолет совершил посадку на воду, если это падение можно назвать посадкой. Теперь мы где-то в Атлантике… Ангелика, подвигай руками, ногами. Ходить можешь? Надо спешить. Мы не можем здесь долго задерживаться. Самолет через минуту-другую затонет.
Она застонала, желая всем сердцем прогнать окружавшую ее кромешную тьму. Спустя мгновение та дрогнула, и девушка увидела склонившегося над ней мужчину. Память возвращалась, но как-то медленно, словно нехотя, но она вспомнила его.
– Я вижу тебя, Алессандро, – выдохнула Ангелика, чувствуя, как вместе с памятью в ее тело приходит и боль.
– Вот и хорошо, Ангелика. Давай, пошевели руками и ногами. Покажи мне, что ты можешь двигаться, – Алессандро отбросил в сторону, свисавшую сверху кислородную маску, и расстегнул ремень безопасности ее кресла.
Она двинула одной рукой, другой. Левое плечо взорвалось острой болью. Она застонала, из глаз брызнули слезы.
– Руки двигаются. Отлично. Теперь подвигай ногами, – попросил Алессандро.
Она попыталась двинуть ногами, но ничего не почувствовала. Она не чувствовала своих ног. Осознание этого ножом полоснуло ее сознание.
– Алессандро, я не чувствую ног, – зашептала она, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
– Должна чувствовать, – голос Алессандро зазвенел. – Должна!