Океан сказаний
Шрифт:
Но стоило только Падмавати произнести это моление, как всех ее слуг и служанок охватили печаль, горе и удивление, и они сказали ей так: «Зачем ведешь ты такие речи, царевна, пренебрегая своим телом? Разве есть что-либо в трех мирах, чего бы ты не могла достичь? Даже Будда забыл бы о самоотвержении, если бы ты его полюбила. Ведь тот, по кому ты так страдаешь, должен быть человеком высочайших достоинств». Она же, исполненная восторга от добродетелей возлюбленного, возразила им: «Какая же радость мне от того, что полюбила я его, единственное прибежище Индры и всех прочих Богов, в одиночку сразившего полчища асуров, так же как Солнце сражает Тьму, и спасшего мою жизнь?!»
И царевна по-прежнему продолжала тосковать, и единственным предметом, о котором она беседовала со своими близкими подругами, был ее возлюбленный и его совершенства.
Тем временем ее подруга
Небесные садовники в облике птиц заметили Манохарику и приблизились к ней, и с величайшим почтением и чарующе-гармоничными голосами попросили присесть на скамью из изумруда, стоявшую под пожелай-деревом, и, когда она села, доставили ей несказанное наслаждение различными угощениями. С благодарностью принимала она их заботы, думая при этом: «Как чудесно волшебное могущество видйадхаров, обладающих таким дивным садом, где радости и наслаждения являются сами, когда даже и не думаешь о них, где слугами являются птицы, а небесные девы услаждают слух неисчезающим беспрестанным пением!» Так сказав самой себе, стала она расспрашивать пернатых слуг о Муктапхалакету, пока наконец не увидела его под сенью деревьев париджата и других деревьев подобного рода. Казалось, он тяжко страдал, возлежа на ложе из цветочных лепестков, увлажненных сандаловым маслом, и она сразу его узнала, поскольку видела еще у храма Гаури, и подумала: «Посмотрю-ка я, чем это он болен, коли скрылся в эти заросли!»
Тем временем Муктапхалакету обратился к своему другу Самгхатаке, который старался привести его в чувство, обкладывая льдом, умащая сандалом и овевая пальмовыми листьями, с такими словами: «Нет, друг мой, напрасны твои усилия, ибо наверняка Бог любви подменил куски льда пылающими углями, в сандал спрятал пламя горящей соломы, а в дуновение от пальмовых листьев подмешал дыхание огня лесного пожара, с тем чтобы спалить каждую частицу моего тела, и без того сжигаемого разлукой. В этом саду, превосходящем своей прелестью Нандану, даже мелодичное пение небесных дев, их пляски и игры причиняют мне нестерпимую боль. Ничто не утишит лихорадку, вызванную стрелами Бога любви, кроме лотосоликой Падмавати. Но даже самому себе не смею я в этом признаться и ни в чем не нахожу спасениями воистину лишь один путь известен мне, чтобы обрести ее. Должен я пойти в храм Гаури, тот самый, где впервые лицезрел я мою любимую и где она стрелами своих кокетливых взглядов вырвала мое сердце и похитила его. Если удастся мне подвижничеством умилостивить Шиву, неразрывно слитого с дочерью Повелителя гор, то научит он меня, как достичь соединения с возлюбленной».
Кончил он произносить эти слова и собрался было подняться с ложа, как тотчас объявилась перед ним радостная Манохарика, и Самгхатака обратился к другу: «Посмотри-ка, царевич, какая тебе удача выпала. Исполнилось твое желание. Вот идет к тебе служанка твоей возлюбленной — помню я, что стояла она около царевны в том святилище Амбики». И тогда при виде подруги своей возлюбленной странное чувство овладело царевичем — и были в этом чувстве и бурная радость, жаждущая излиться, и удивление, и острая боль тоски, а когда Манохарика, истинный ливень животворной амриты для его очей, приблизилась к нему, он усадил ее рядом с собой и спросил, здорова ли его возлюбленная.
Она же так отвечала ему: «Непременно поправится моя подруга, когда ты станешь ее супругом, но пока что она тяжко страдает. С тех пор как увидела тебя царевна Падмавати и ты унес ее сердце с собой, пришла она в отчаяние и ничего не видит и не слышит, сорвала с себя ожерелья и носит вместо них сплетенные волокна лотоса, покинула ложе и терзается на подстилке из листьев лотоса. Могущественнейший из могущественных, клянусь тебе, что самое ее тело, умащенное сандаловым маслом, испарившимся от внутреннего жара и обратившимся в серый пепел, словно смеясь белым смехом, кажется, говорит: «Та самая красавица, которая прежде была столь
Стоило Муктапхалакету выслушать все это, как избавился он от боли, и с радостью приветствовал Манохарику, и сказал ей: «Твои слова поистине оказались для моей души животворной амритой, и я пришел в себя, обрел бодрость духа и избавился от вялости. Мои добрые дела в прежних рождениях наконец принесли сегодня достойный плод в облике вести о том, что дочь повелителя гандхарвов столь благосклонна ко мне. Но если я еще мог кое-как снести муки любви, то как могла это вытерпеть она, чье тело нежно, как цветок шириши? Теперь отправлюсь я в храм Гаури, а ты приведи туда мою возлюбленную, чтобы поскорее мы смогли там встретиться. Поспеши, благовестная, успокоить свою подругу и дай ей вот этот драгоценный камень, останавливающий поток печали, который был дан мне Самосущим, когда я его обрадовал своими подвигами, а вот это ожерелье, подаренное мне самим Индрой, пусть будет моим даром тебе». И молвив так, передал он ей драгоценность, украшавшую его чело, для Падмавати и, сняв с себя ожерелье, надел на шею верной подруги. Обрадованная Манохарика низко поклонилась ему, села на свою птицу и полетела к Падмавати, а Муктапхалакету, с которого доставленная весть вмиг сняла всю истому и вялость, поспешил вместе с Самгхатакой вернуться в свой дворец.
Манохарика же, отыскав Падмавати, рассказала ей о любовных мучениях ее возлюбленного, которым она сама была свидетельницей, и повторила ей, как он велел передать, все слова его, полные любви и сладостной нежности, и поведала об условленной встрече в храме Гаури, назначенной им, и отдала подруге волшебно-драгоценный камень, избавляющий от печалей, и показала ожерелье, полученное в подарок ею самой. Крепко обняла ее Падмавати, и поблагодарила за то, что она так успешно выполнила порученное, и забыла о всех мучениях, испытанных до получения такой благой вести, и прикрепила, словно свою радость, драгоценный камень, утоляющий печаль, к диадеме, и собралась идти в храм Гаури.
А в то время случилось так, что пришел в этот же храм подвижник Таподхана вместе со своим учеником, твердым в обетах, звавшимся Дридхавратой, и сказал ему: «Я должен на некоторый срок уединиться для размышлений в этом божественном саду, а ты останься у входа и никого сюда не пускай, пока я не кончу размышлений и не совершу жертву Парвати». С таким наказом оставил подвижник своего ученика у входа в сад храма, а сам сел под пожелай-деревом и погрузился в сосредоточенные размышления. Потом, кончив размышлять, он пошел в храм, чтобы поклониться Амбике, но не уведомил об этом ученика, по-прежнему сидевшего у входа в сад.
А тут и примчался туда на небесном верблюде подобающе наряженный Муктапхалакету, сопровождаемый своим другом Самгхатакой, и уже готов был въехать в сад, как ученик Таподханы остановил его: «Не входи туда! Мой наставник занят там размышлениями». Царевич же, жаждавший встречи с возлюбленной, подумал про себя: «Просторен этот сад, и может быть, что она уже пришла и бродит где-нибудь, а подвижник сидит себе в каком-нибудь уголке» — и перенесся вместе с другом по воздуху прямо в сад.
Пока же он высматривал там свою возлюбленную, ученик подвижника вошел в сад, чтобы узнать, кончил ли его наставник свои размышления или нет, но вместо него увидел Муктапхалакету с другом, проникших в сад недозволенным образом. В гневе проклял Дридхаврата и царевича, и Самгхатаку такими словами: «Раз вы нарушили размышления моего наставника и выгнали его, то за такое непочтение будете жить отныне среди смертных», а сам кинулся разыскивать своего учителя. Было это суровое проклятие подобно удару молнии, обрушившемуся на Муктапхалакету как раз в тот момент, когда должно было исполниться его заветное желание, и погрузился он в глубокое отчаяние. Тем временем Падмавати, жаждущая увидеть возлюбленного, прилетела туда на птице вместе с Манохарикой и другими служанками, и когда царевич узрел ее, пришедшую по своей воле к нему, то, лишенный проклятием возможности обнять ее, испытал он горестное смятение, в котором сплелись воедино и печаль, и радость. Почувствовала тут Падмавати, как задергалась у нее правая бровь, предвещая недоброе, и сердце ее вздрогнуло при виде глубокого отчаяния, охватившего возлюбленного, и устремилась она к нему. Но царевич остановил ее словами: «О любимая, наше желание уже могло бы исполниться, когда бы не случилось на его пути нового препятствия, подброшенного судьбой».