Океан уходит, океан приходит
Шрифт:
– И лично повесите ее, так, Ваше Величество? – дверь распахнулась, и из комнаты вышел низенький и толстый мужичонка с донельзя печальным голосом. Он укоризненно посмотрел на всех пришедших.
– Ваше Величество, я много раз объяснял вам, что написание картин занимает много времени, художники работают над картинами годы, годы! – он сложил руки, будто взывая к разуму короля.
– Баттиста, друг мой, сколько раз тебе повторять, ты – не художник! Поэтому ни о каких годах не может быть и речи, - король легко отодвинул его с дороги и приглашающе помахал королеве и гостям. Они вошли в
Король поманил их к мольберту, и они осторожно подошли, стараясь не наступить в краску. Они взглянули и просто оторопели. На первый взгляд Эсси и Трэю показалось, что на холсте – коллаж из фотографий. И каких фотографий! На одной Трэй спал прямо лицом на блюде, из которого какой-то мужик продолжал есть, на другой они с Эсси и королем втроем сидели на его троне, король в набок съехавшей короне, Трэй со своим гигантским кубком и Эсси с глупой улыбкой во все лицо и показывающий «козу». Далее была королева, поправляющая свой корсет, и Эсси, помогающий ей и с интересом поглядывающий на ее грудь, затем Эсси, исполняющий танец на столе… В общем, там было на что посмотреть, но настоящий шок с ними приключился, когда они поняли, что это вовсе не фотографии. Это была картина, состоящая из нескольких фрагментов, выполненная с потрясающей фотографической точностью.
– Это… как… - у Эсси напрочь отнялся дар речи.
– Нравится, да? – король Эйхольм гордо приосанился. – Познакомьтесь, Баттиста – наш придворный фотореалист!
– Ваше Величество, я художник, и не надо меня называть этим иномирским словом! – возразил Баттиста.
Король тяжко вздохнул, как человек, вынужденный объяснять очевидное.
– Друг мой, ты не художник, сколько раз можно повторять. Ты же можешь только срисовывать! Вот вы, - обратился он к Трэю с Эсси, — рассудите, говорю я ему один раз, нарисуй жену мою верхом на драконе… А он не может, видите ли, нужен дракон для этого настоящий. А где я его возьму, у нас их нет! Говорю ему, придумай сам, да нарисуй, а он не может! Пришлось королеве ограничиться портретом с вараном… В нашем мире их много, видели, может, на площади греются? Жирные такие твари… Они у нас вместо кошек.
– Я художник! – несчастный чуть не плакал. – Мое мастерство совершенно! Я пишу мои полотна меньше чем за сутки, когда другие их пишут годами, годами!
– Я вовсе не отрицаю, ты – отличный фотореалист! – король примиряюще развел руками. – Вот у них, - он показал на Эсси, — В мире есть замечательный прибор – раз, и портрет готов. Жаль, к нам такой не привезти, долго не проработает. Электричества-то нет совсем… Но зато у нас Баттиста! Есть кому запечатлеть моменты для истории!
– Я трачу мое мастерство, чтобы сохранять для истории каждый раз, когда этот тиран и изверг открывает очередную бочку эля, и я достоин хотя бы малейшего уважения за это! Я художник, а не какое-то там фото-что-то!
– Нет, друг мой, художник – это человек с богатейшим воображением, способный создавать целые миры на своих полотнах, а ты и дракона-то придумать не можешь!
У
– Я не видел на пиру никого с холстом и красками, как же это, неужели по памяти? – уважительно обратился Трэй к художнику.
– Нет, - обиженно ответил тот. – Когда этот изверг и тиран в очередной раз закатывает пир и хочет сохранить все безобразия, происходящие там, как он говорит, для потомков, я прячусь в специальной нише в зале и делаю наброски. А потом я бегу и перекладываю все это на холст, и то мне не дают это сделать спокойно!
– За несколько часов?! – поразился Эсси. – Баттиста, да вы просто… гениальный художник! У меня нет слов!
– Спасибо, милая леди! – Баттиста порывисто схватил руку Эсси и поцеловал. – В первый раз за долгие годы работы кто-то признает…
– А ты в благодарность нарисуй эту великодушную леди верхом на драконе, – ехидно предложил король.
***
Зи-Эл рассказывал ей про свой мир. Внятно и подробно, почти как учитель в школе. Стоило только задать несколько вопросов, и он словно позабыл, кто кого тут допрашивает. Правда, чем дальше, тем больше у Нали голова шла кругом от градуса безумия.
Да, здесь все были помешаны на здоровом образе жизни. Но запрещены были не только табак, алкоголь и наркотики, жители Сьюма пошли куда дальше. Запрещалась также жирная и сладкая пища, а необходимые жиры и сахар выдавались в специальных капсулах, и за их распространением строго следили.
Вторым задвигом была наука и сверхразумный подход к жизни.
Искусство и развлечения тут считались непростительной тратой времени. Тратить время, по мнению здешних идеологов, нужно было на укрепление собственной физической силы и на исследования – как же сделать их прекрасное общество еще здоровее и сильнее.
Придумать диету еще здоровее, увеличить срок жизни населения, хотя бы еще на полпроцента, искоренить всякую мысль о «губительных» веществах. Странников же воспринимали одновременно как потенциальную угрозу и как объект для изучения.
Оказывается, за то, странник ты или нет, отвечает некая область мозга, и каждому в Сьюме, кто обнаруживал в себе такую способность, было велено пройти специальную процедуру, позволяющую отключить ее. Тех, кто не хотел, ловили и заставляли пройти данную процедуру силой. Все обнаруженные порталы уничтожали. В Сьюме научились делать и это, чтобы никакие вредные идеи, никакие запрещенные вещества не проникли вместе с гостями из других миров. Но иногда они все же попадали в Сьюм, вот как Налия и Кимми, случайным образом, свернув не на ту тропу.
Для того и нужны были отряды, чтобы захватить странников прежде, чем они могли «нанести вред жителям Сьюма». Отряды также следили за тем, чтобы строгие правила их мира нигде не нарушались: мало ли кто пытается тайком сделать настойку из перебродивших ягод (хотя такое бывает крайне редко) или получить неограниченный доступ к сахарным капсулам. Систематических нарушителей отправляли в так называемый Сьюм-Центр, центр, где прививали любовь и уважение к государственному строю. Это заведение было одновременно больницей, исправительным домом, тюрьмой и научной лабораторией.