Океан. Выпуск восьмой
Шрифт:
Он помедлил немного и принялся читать негромким глуховатым голосом:
Чародейкою-зимою Околдован, лес стоит. И под снежной бахромою, Неподвижною, немою, Чудной жизнью он блестит. И стоит он, околдован, — Не мертвец и не живой, — Сном волшебным очарован, Весь окутан, весь окован Легкой цепью пуховой…Звуки
А Бакшеев продолжал читать стихи: Тютчева, Лермонтова, Блока. Наконец он замолк и пристально посмотрел на девушку. Она словно завороженная смотрела на него и на этот раз не отвела глаз.
— Вы любите стихи? — спросил Бакшеев по-японски.
— О да, — ответила Тиэми.
— Она сама их пишет, — улыбаясь сказал Аритомо, — и даже опубликовала некоторые из них.
— Это интересно, — сказал Степан, — прочитайте, пожалуйста.
Тиэми не заставила себя упрашивать. Она склонила голову и стала читать. Это были традиционные японские трехстишия — хокку:
Поставить паруса легко, Но, оттолкнув от лодки землю, Каким ты ветром паруса наполнишь?«Как жаль, что сны не повторяются, — подумала она. — Я хотела бы увидеть снова…»
Зеленая луна Светит в глаза, И горячим становится сердце.«Этому человеку можно довериться, — подумал Аритомо Ямада. — Он такая же птица в клетке…»
Я ищу опору И хватаюсь за нити, Оборванные нити дождя.«Нельзя сидеть сложа руки, — подумал Бакшеев. — Неизвестность лишает уверенности в своих силах. Надо искать выход».
Черная сакура Зацветает в душе. Скоро ли грянет гром?Бесшумно раздвинулись двери, и вошел, улыбаясь, Косаку Хироси. Тиэми поднялась на ноги, вслед за нею встал Степан, чувствуя, как затекли ноги от непривычной позы.
Аритомо Ямада продолжал невозмутимо сидеть.
— Извините, — сказал Косаку Хироси, — я помешал вашей беседе, но профессор просит господина Бакшеева почтить его своим посещением. Мне поручено проводить вас.
Он низко наклонился и повернул к двери. Бакшеев нерешительно посмотрел на Тиэми, потом на Аритомо. Последний едва заметно наклонил голову.
— Простите… Ваши стихи прелестны, но мне необходимо уйти, — сказал Бакшеев, обращаясь к девушке.
Она не ответила, и Степан вслед за Хироси вышел в коридор.
— Мне нужно спросить вас кое о чем, господин Бакшеев, — сказал профессор Накамура, когда они остались вдвоем.
— Готов ответить вам, насколько это в моих возможностях, при условии, что не будут затронуты интересы моей страны и ее союзников.
— Понимаю вас, — сказал Накамура. — Можете мне поверить, что ни о чем подобном
— Еще бы, — ответил Степан. — Я специально выезжал на Камчатку для расследования причин гибели большого количества китов.
— Согласитесь, что это странно. Животные, обладающие великолепными способностями ориентироваться в водной среде, вдруг теряют это качество и оказываются на берегу! Не объясняется ли это массовым психозом, толкающим животных на коллективное самоубийство?
— Мне кажется, следует разграничивать случаи одиночного и группового обсыхания, — произнес Бакшеев. — Вы знаете, как развито чувство взаимопомощи у дельфинов. Можно предположить, что первое животное, попав на мель и не имея возможности выбраться в безопасное место, подает сигнал бедствия. Остальные дельфины спешат на помощь и разделяют судьбу жертвы.
— А что вы скажете об одиночных обсыханиях?
— Ответить на этот вопрос однозначно гораздо труднее, — сказал Бакшеев. — По всей вероятности, внешние условия, в которые попадает дельфин, выводят из строя его эхолокационный аппарат. Ведь известно, что случаям обсыхания сопутствуют штормовая погода, ветер, дующий с моря, высокая зыбь. У нас на Охотском море, где большая амплитуда колебания между приливным и отливным уровнями, есть настоящие китовые ловушки, обычно в устьях рек. Во время сильного шторма грунт перемешивается с пузырьками воздуха, образуется среда, в которой эхолокационные сигналы дельфинов и китов искажаются. Эти помехи дезориентируют животных и сбивают их с правильного курса.
— Любопытно, — сказал профессор. — Но чем вы объясните массовое выбрасывание животных в спокойную погоду и одновременно, как будто они подчинялись какой-то команде со стороны? Не думаете ли вы, что животные действительно совершают самоубийство, выполняя чью-то волю? И поступают так, отдавая себе отчет в том, что они делают?
— Но для этого надо признать, что они наделены разумом, — возразил Бакшеев.
— А разве вы думаете иначе? — спросил профессор Накамура.
…Аритомо Ямада встретил Степана за поворотом коридора.
— Я ждал вас, — сказал он Бакшееву.
В комнате он подошел вплотную к Степану и тихо проговорил:
— Ничему не удивляйтесь. Не торопитесь отвергать предложения Накамуры. Он сделает вам их завтра. Вам нужно выиграть время. И мне тоже. Я — ваш друг.
Он нащупал ладонь Бакшеева и стиснул ее.
— Вспомните рыбу-меч. Как она попала в бухту, если все выходы и входы наглухо закрыты службой майора Масаси Кэндо?
Кошмар повторялся несколько раз, и, чтобы справиться с ним, Степан открыл глаза, посмотрел на часы с суточным циферблатом. Стрелки часов свидетельствовали о том, что в обычной жизни наступило утро.
«Что оно принесет мне? — подумал Бакшеев, с трудом повертываясь в небольшой круглой ванне. — Этот разговор с профессором Накамурой… И слова Аритомо Ямады. Действительно, как могла попасть в бухту эта хищница? Значит, есть неизвестный охране проход? И Аритомо не хочет, чтоб кто-нибудь узнал о нем… Кто он? На провокатора не похож, да и к чему им эти проверки? Убрать меня можно было и раньше…»