Океан

Васкес-Фигероа Альберто

Позже, когда она стала испытывать редкие недомогания, Абелай Пердомо шутил, что она чувствовала бы себя много лучше, если бы в изголовье кровати положила штурвал.

И сейчас, глядя на своего великана мужа, растрепанного со сна, она спрашивала себя: неужели с той ночи, когда она стояла за штурвалом баркаса, прошло уже двадцать шесть лет?

— Ты уверена в том, что рассказал мне Себастьян?

Она пожала плечами и лишь кивнула в сторону каюты:

— Это ей дед сказал… Ты ведь знаешь, что потом бывает.

Абелай Пердомо устало привалился к мачте и глубоко вздохнул.

Его первым порывом, как и у Себастьяна, было горячее желание возразить, постараться притвориться, что видения дочери ничего не значат, однако умом он понимал, что не верить в сны Айзы — все равно что не верить в то, что день сменяется ночью, а Земля вертится.

— Не может быть! — воскликнул он наконец. — Не может быть, чтобы этот собачий сын решился пуститься в погоню. Он что, никак не может понять, что проиграл?

— Он не остановится, пока не убьет меня.

Асдрубаль неожиданно возник за спиной отца, его загорелое дочерна, красивое лицо было печально. Помолчав немного, он добавил:

— Я должен был сдаться сразу же. Может быть, меня бы просто посадили, а может быть, и убили, не знаю. Я знаю одно, из-за меня теперь всем вам грозит опасность.

— Что ты такое говоришь?

— Правду. Если Дамиан Сентено настигнет нас в море и убьет меня, он вряд ли захочет оставлять свидетелей своего преступления.

— Не говори так, сын!

Асдрубаль повернулся к матери:

— Мы должны посмотреть правде в глаза. Глупо строить иллюзии. Айза никогда не ошибается, когда кому-то грозит несчастье. Этот мерзавец хитрее, чем мы думали. Он решил догнать нас не для того, чтобы убедить вернуться на Лансароте. Он хочет убить меня, а после он убьет и вас. Думаете, он просто так оставит в живых четырех свидетелей, а сам станет жить спокойно? Сомневаюсь.

— Согласен, — поддержал сына Абелай Пердомо и поднял вверх руки, тем самым завершая спор. — Чего бы на самом деле ни хотел Сентено, мы в любом случае не должны попасть ему в руки.

Аурелия растерянно посмотрела на мужа.

— Но как? — спросила она. — Может быть, у нашего баркаса есть крылья? — Широким движением руки она обвела лодку. — Мы находимся посреди океана…

— Знаю, — согласился с ней Абелай. — Мы находимся посреди океана, а с ним связана вся моя жизнь… — Он сделал паузу, а потом добавил: — И хотя мне не нравится вспоминать об этом, когда-то я был браконьером. — Он посмотрел в ту сторону, где вскоре должно было встать солнце, и рассчитал в уме время, оставшееся до рассвета. — Хорошо, — заключил он в конце концов. — Чем раньше начнем, тем лучше. Нужно убрать паруса, а ты, Асдрубаль, марш на главную мачту и смотри в оба. Думаю, они придут с юга-востока. Будьте внимательны, обращайте внимание на все, что движется.

Все тут же принялись за дело и работали так слаженно, как только могут люди, на протяжении долгих лет трудившиеся бок о бок, и, когда выглянуло солнце, были уже спущены и уложены на палубе главный парус и бизань. Затем, пока Айза и Аурелия готовили завтрак из летучих рыб, которые ночью выпрыгивали на палубу, Абелай и Себастьян спустились в трюм проверить балласт и груз.

Там-то они и услышали голос Асдрубаля:

— По левому

борту судно!

Асдрубаль, словно обезьяна с пальмы, в одну секунду спустился с мачты и протянул отцу бинокль. Вскоре тот подтвердил:

— Действительно, вон оно. И идет очень быстро! Через час оно нас догонит! — Абелай повернулся к сыну: — Начинай ослаблять мачты, сперва главную, а затем и бизань.

Задача выбить клинья, вытащить мачты из распорок, опустить их в море крепко связанными прочными концами и снова вытащить на палубу, уложив вдоль корпуса, оказалась не из легких.

Когда все было кончено, Абелай Пердомо снова посмотрел в бинокль и заметил, что катер не идет прямо на них, а отклоняется к северу. Однако, не удовлетворившись сделанным, он приказал:

— Нужно убрать сходные тамбуры.

Аурелия схватила его за руку.

— Ты хочешь наполнить баркас водой? — испуганно спросила она.

Абелай кивнул и обвел рукой вокруг:

— Не беспокойся. Ветер не поднимется, и море до заката будет спокойным. С такой высотой волны я могу погрузить борта на полметра.

— Не опасно?

Он ласково дотронулся до ее лица, желая успокоить.

— Нет, если океан останется таким же, как сейчас. Груз надежно закреплен, а этот баркас уже многое повидал и много пережил, — улыбнулся он. — Мой отец научил меня, как это делать.

— Ты мне никогда не рассказывал, что был браконьером.

— Это было еще до знакомства с тобой, — ответил Абелай. — Были плохие времена, и единственное, что приносило тогда деньги, так это лангусты из Французского Марокко. Патрульные катера постоянно шныряли у берега, и мы были вынуждены работать ночью, а днем маскироваться. — Он снова улыбнулся. — Ты не волнуйся. Баркас к этому привык.

— Но ведь он очень старый!

— Знаю, — согласился Абелай. — Но у нас не остается другого выхода. — Он показал на детей, которые лихорадочно работали, разбирая надстройки. — Когда они закончат, пусть прикроют борта синим брезентом, который найдут в носовом пайоле. Он, наверное, превратился в лохмотья, но все еще может сослужить нам добрую службу, если его как следует закрепить. Я тем временем буду наблюдать за уровнем воды.

Спустя полчаса баркас превратился в пятно синего цвета, плавающее в бескрайнем океане, и выступал над водой всего лишь метра на полтора. Различить теперь его можно было лишь в том случае, если он поднимался на гребень волны, а сами вы находились при этом на расстоянии не более чем в две мили.

— Если человек пустился в погоню за баркасом с белыми парусами, он никогда не станет искать синий плот, — заметил Абелай Пердомо, когда все расселись на кормовой палубе, наблюдая за тем, как катер продолжает удаляться на север. — Даже французским патрульным катерам ни разу не удалось обнаружить нас. Цвет моря опьяняет, посмотрите на воду какое-то время — и вскоре вы поймете, что перед глазами у вас все плывет. — Он подмигнул Себастьяну: — Доставай лесы! Мы все равно стоим на месте, так давайте попытаемся что-нибудь поймать. — Затем он легонько ущипнул жену за щеку: — Веселее, женщина! Мы что, торопимся? Америка останется там же, где была все это время.