Океанский патруль. Книга вторая. Ветер с океана. Том 4
Шрифт:
– Ну, а тебя?
– А меня – не знаю, не интересовался.
Его представили к ордену Красной Звезды, и в этот же день он получил сложенное треугольником письмо от пятерых новых друзей, которых приобрел за линией фронта, в снегу, деля с ними поровну последний черствый сухарь. Заканчивалось это письмо так:
«…а еще, дорогой товарищ Мордвинов, сообщаем вам, что благодарны остаемся за науку и хотели бы служить под вашим смелым командованием».
Мордвинов прочел письмо и впервые за все эти страшные дни подумал о Вареньке, далекой и недосягаемой; но на этот раз
После перемирия с Финляндией наступление в Заполярье сразу приблизилось, и перед школой была поставлена задача: офицеров морской пехоты, которые необходимы для будущих десантов, выпустить досрочно. В связи с этим командование решило присваивать курсантам при выпуске звание не лейтенантов, как предполагалось вначале, а лишь младших лейтенантов. Учебные программы, однако, не сокращались, и теперь приходилось заниматься по шестнадцать часов в сутки: десять – в классах, а шесть – под открытым небом, в пургу и холод, с обледенелым оружием в руках. По ночам, когда усталые за день люди спали мертвым сном, их вскидывали с коек боевые тревоги, и в сплошном полярном мраке они грузились на катера, бросались в стылую воду, шли на приступ воображаемых укреплений врага.
Мордвинов, учившийся с самого начала на одни пятерки, сейчас занимался особенно много. Несколько дней, проведенных на Муста-Тунтури, показали ему, что офицер должен очень многое знать, чтобы быть настоящим офицером. Военному начальнику ошибаться преступно, ибо каждая такая ошибка будет стоить напрасной крови людей, вверенных ему страною. Якова ставили в пример другим, он получал благодарности за свои успехи в ученье, и однажды начальник школы вызвал его к себе.
– Мы сейчас будем готовить младших командиров, – сказал он. – Предлагаем вам остаться в школе – для занятий с ними…
Мордвинов отказался. Майор посмотрел ему в глаза и понял, что этому ефрейтору – иная судьба, иной путь.
– Хорошо, идите, – разрешил он.
Скоро состоялся выпуск, и Мордвинову – единственному из всей школы – было присвоено звание лейтенанта.
Да пробудится лесоруб!
Дряхлая полуслепая лапландка, доживающая свой век на чародействе и гадании, сунула ему в руку кусок вынутой из печи каккоры.
– Иди, – прошамкала она черным ввалившимся ртом. – Иди, только сторонись заходить в Туокалу, Ильвесярви и Юколу, – там одни проклятые саксолайнены!
– Как же идти, если везде немцы? – спросил капрал.
– А ты – по болотам, ты – по лесам, да сохранят тебя добрые духи…
– Киитос, муммо! – И, сунув за пазуху приятно обжигающую живот каккару, Теппо Ориккайнен пошел на юг – все дальше и дальше.
Подули теплые ветры – снег растаял. Держа лыжи под мышкой, он обходил деревни задворками. Гитлеровцы могли убить его как финна, шюцкоровцы – как изменника. Страшно, когда в родной стране не найти себе места!..
Отряхивая с ветвей комья рыхлого снега, мирно и покойно шумели леса. Он шел на юг, и с каждым часом выпрямлялись корявые березы, стройнее становились сосны, глубже предательские
Вечером Теппо Ориккайнен встал коленями на камень и долго молился, прикладывая к груди большие, перевитые узлами вен руки. Листья осины трепетно дрожали над ним; старая ворона, склонив набок голову, внимательно следила за человеком.
Капрал перестал молиться, и по его щеке медленно поползла большая слеза. Он вспомнил, как легко ему было тогда, в молодости, когда он сидел в пивной, играл на самодельной гармошке, а Лийса пела высоким чистым голосом; она пела о том, что на горе стоит дом, а под горой река, и по реке плывет лодка… Разве думал он тогда, что ему придется прятаться по болотам, а его Лийса станет подстилкой немецкого ефрейтора? Проклятая жизнь!..
Он поднялся с колен и увидел, что далеко-далеко, среди сосен редкого леса, мерцает теплая точка костра. Капрал снял штаны, выжал их сильными руками, потом надел снова и пошел к людям. Огонь то пропадал из виду, то снова вспыхивал в отдалении, становясь все ближе и теплее.
«Только бы не немцы! – думал он. – Сначала посмотрю…»
Неслышными шагами подкрался к костру. Две молодые женщины сидели возле огня. На воткнутых в землю палках сушились авиационные комбинезоны и большие меховые сапоги. Лица женщин были усталы и черны от копоти. Одна из них поворачивала над огнем сучок с нанизанными на него грибами, другая смотрела на пламя.
«Русские… Самолет их, наверное, подбили, и вот…»
Под ногой хрустнул сучок, два пистолета сразу уставились в темноту:
– Кто здесь?..
Теппо Ориккайнен вяло опустился на кочку, сказал на корявом русском языке:
– Не надо стрелять, нэйти… Вы русские, а я финн, между нами война кончилась, нэйти!..
– Выбрасывай оружие!
– У меня нет оружия, я бежал из тюрьмы…
– Тогда подойди сюда.
Капрал вышел из темноты, жадно посмотрел на костер.
– Я сяду, нэйти, если позволите?
– Садись…
Он почти обхватил руками веселое, брызжущее искрами пламя.
Его лицо просветлело, когда он сказал:
– Вы добрые люди, нэйти!..
Одна из женщин, которая жарила грибы, спросила:
– До границы еще далеко?
– Если идти прямо – нет, но кругом немцы…
– Это мы знаем, летели – так видели, а сколько нам еще идти?..
Он увидел, что нога одной женщины забинтована, и промолчал, чтобы не пугать их дальностью расстояния.
– Вы откуда идете? – спросил.
Ему не ответили. Женщина, у которой была перевязана нога, спросила:
– Саня, ну скоро ли?..
– Сейчас, Шура, сейчас!.. Вот эти, кажется, уже готовы, потерпи еще немножко.
На сучке, истекая соком, морщились от жара лесные и тундровые грибы, от них вкусно пахло.
– Нэйти, – сурово сказал капрал, – снимите вот этот гриб… и этот тоже снимите: они ядовитые.
– А мы их ели!
– Снимите, – повторил капрал и нащупал под мундиром давно остывшую каккару. – У меня, – сказал он, подумав, – есть хлеб, и мы сейчас, нэйти, съедим его весь!..