Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана
Шрифт:
– Здесь же, – ответил инструктор и, подбросив в руке щетку, шагнул в двери дома.
«Это, пожалуй, я правильно сделал, доверив всю операцию строевым офицерам. Хватит в конце концов быть затычкой в каждой бочке. С этими финнами только свяжись – сам не рад будешь». Недаром ведь его имя уже треплют газеты нейтральных государств. Правда, ответственность в первую очередь падает на генерала Рандулича, приказавшего превратить Лапландию в «зону пустыни», но все-таки… неприятно; еще судить будут, чего доброго, если все кончится…
– Спасибо
Старый священник, сложив на груди дряблые руки, покачивался над толстой раскрытой книгой, его глаза были плотно закрыты; молодая жена его, приседая от пушечного грома и ахая, скидывала в люк подпола свертки одежды.
Фон Герделер подошел к приемнику, и в комнату, перебивая слова молитв, ворвался далекий голос: «Сегодня состоялась первая встреча председателя Союзной Контрольной Комиссии в Финляндии господина Жданова с президентом Финляндии маршалом Маннергеймом, беседа продолжалась два с половиной часа. Присутствовали: русский генерал-лейтенант Савоненков и министр обороны Финляндии генерал Вальден…»
Послышалась частая ружейная стрельба, и в дверь почти вломился запыхавшийся фельдфебель:
– Герр оберст, финны ползут… Ножи в зубах!
Инструктор поморщился:
– Не люблю финнов! Всегда у них что-нибудь такое неприятное… в зубах!
Накинув шинель, он вышел на улицу. Вдали уже раздавался рев медных рогов, напомнивший оберсту тирольскую охоту. Воздух пронизывали неистовые вопли: «Хелла!.. хелла кюон… Ала-ла-ля… ала-ла-ла-ля!..»
Эрнст Бартельс, пошатываясь, отошел от замолчавших орудий. Трясущимися руками раскурил мятую сигарету. Заметив, что губы инструктора двигаются, он крикнул:
– Говорите громче, я ничего не слышу…
– Я сказал: запрягайте лошадей в орудия!
– Разве мы снимаемся с этой позиции?
– Мы не снимаемся, – ответил фон Герделер, подумав, – но… Все-таки запрягайте на случай непредвиденного отхода!..
Трескотня егерских шмайсеров и хлопки рвущихся гранат скоро стихли, и с той стороны, из гущи кустарников, где разворачивалось сражение, доносился теперь только рев человеческих голосов. Постепенно этот рев перешел в песню, и фон Герделер невольно вздрогнул: песня была финской.
– Что там? – сказал он и бросился напролом через заросли густого березняка; прыгал с камня на камень, тонкий ледок, покрывший болото, стеклянно раскалывался под ногами. – Почему залегли? – набросился он на пехотного майора. – Почему вы еще здесь?.. Стыдно, стыдно!..
– Герр оберст, – вдруг остервенился офицер, вытаскивая пистолет. – Вы не имеете права оскорблять меня… Я честный солдат фюрера, и я не трус… Смотрите, и вы поймете, почему мы еще здесь!..
Он бесстрашно поднялся во весь рост, засвистел:
– Атака… атака… атака…
Земля вздрогнула от топота ног, мимо фон Герделера сверкающими стрелами пронеслись склоненные штыки егерей, и – хоть
Финны молчали.
Старый солдат с выщербленными зубами докурил самокрутку из палого листа ольхового, подошел к полковнику.
– Херра эвэрсти, – сказал он, – если патрона не дали, так дайте хоть в морду, чтобы я злее стал…
Юсси Пеккала пригнул к себе лохматую голову солдата, поцеловал его в сморщенный лоб.
– Иди, отец, – ответил не сразу, – ты и так злой…
Таммилехто подполз на животе, прошептал:
– Со стороны Питкаярви – движение какое-то…
– Так что?
– Около батальона, говорю.
– Где Суттинен-Хууванха?
– Осталась около гаубиц.
– Хорошо. Вот они опять идут…
Таммилехто посмотрел на бегущих егерей и пополз в сторону: «Лесные гвардейцы», расстреляв последние патроны, готовились к рукопашной схватке. Никто не заметил, как вянрикки поднялся, встал на четвереньки и скрылся в кустах.
Проваливаясь по пояс в жидкое месиво гнилого, не замерзающего даже зимой болота, он выбрался на лесной пригорок; среди могучих стволов мяннисто сел на камень и долго слушал, как надвигается лавина автоматной стрельбы. «Пойду!» – отчаянно решил юноша, нащупав на ремне круглую небольшую гранату.
Но там, в этой низине, уже творилось что-то дикое. Стрельба внезапно стихла – значит, пошла рукопашная, и, казалось, слышно, как лязгают штыки и хрустят человеческие кости.
– О-о-о, – мучительно простонал Таммилехто, почти умирая оттого, что не может быть вот таким, как этот старый вояка с выщербленными зубами. «Дайте хоть в морду, чтобы я злее стал», – вспомнилось ему, и, сняв с пояса гранату, вянрикки трижды ударил себя ею по голове, приговаривая: – Вот тебе… на!.. на!..
Он встал. Он уже сделал шаг. Два шага, три – в сторону сражения, где гибли его товарищи. Но в этот момент раздался тяжкий грохот егерских сапог.
Таммилехто упал лицом в снег, и мимо него, наспех прикручивая к автоматам штыки, быстро пробежал от озера Питкаярви свежий немецкий батальон.
Юноша проводил взглядом последнего егеря, потом снял с ноги громадный лыжный пьекс, вынул из него сено, далеко, в самый носок затолкал гранату.
Как можно больше подогнув пальцы, снова обул пьекс и, немного прихрамывая, выбежал на дорогу…
Кайса в накинутом на плечи манто сидела на лафете гаубицы, радостно всплеснула руками:
– Раутио!.. Ты что?..
Издалека донесся новый, яростный взрыв стрельбы, и вянрикки понял: «лесных гвардейцев» взяли в клещи.
– Я?.. Да вот… Снаряды у нас еще остались? – неожиданно спросил он.
– Один ящик, да, – ответила Кайса и поежилась: – Раутио, что там?.. Что Юсси Пеккала?.. Жив?.. Сигареты у тебя есть?..
– Есть, есть, – бормотал вянрикки, шаря по карманам. – Где-то была пачка «Tyomies»…