Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана
Шрифт:
Так, например, лейтенант Суттинен был назначен следить за ходом демобилизации в одном полку. Просмотрел списки: на трех солдат-резервистов приходился один, а то и два шюцкоровца. Что ж, резервисты – домой, шюцкоровцы – в казарму. С офицерами – тоже: подобрал только надежных, хорошо знающих местность, уже втянутых в сети заговора. Это было легко, тем более что проверить невозможно – какие они, эти офицеры, а пункт второй мирного договора, заключенного в Москве, вменял финскому сейму в обязанность сохранить определенный контингент своей армии. Эти
Но этот второй – неофициальный – штаб намеренно (заговорщики понимали это) оттягивал разоружение немецких войск в Лапландии, и только лишь 1 октября финские войска выступили в поход для выполнения пункта второго…
Роту, состоявшую из одних шюцкоровцев-ветеранов, вел лейтенант Рикко Суттинен. Нахлобучив на лоб козырек кепи, он сумрачно шагал впереди колонны.
Холодный ветер сильно дул навстречу, обжигая лицо и открытую шею. По обеим сторонам дороги тянулся чахлый березняк и осинник. Путь колонне часто перебегали пугливые зайцы. Однажды ленивой рысцой протрусил невдалеке поджарый волк и, сев тощим задом на кочку, неожиданно завыл – протяжно и нудно.
Суттинен прогнал волка выстрелом. Ему не нравилось все: эта колдобистая лесная дорога, этот волчий вой, эта трепетная тоска осин и… пункт второй мирного договора. Нехорошие мысли теснились сейчас в голове лейтенанта. Отец, недавно посетивший вырубки «Вяррио», писал, что лесорубы работают плохо, прибыли падают. Да и как им не падать, если целлюлозные комбинаты бездействуют, а главный заказчик, всегда нуждавшийся в строевом лесе, – Германия, вышел из игры, вырубив на прощанье лучшие участки?..
Суттинен опустил верха своего суконного кепи и застегнул его на подбородке. Было мерзко, тоскливо, холодно. Пропустив мимо себя голову колонны, он громко скомандовал:
– Не отставать!
И когда отставшие солдаты, бросив собирать клюкву, подтянулись, Рикко Суттинен снова пошел впереди отряда.
Сейчас его тревожило даже не это. Только вчера он узнал о восстании лесорубов, предводительствуемых каким-то капралом, и эта весть повергла его в смятение. Мало того, что лесорубы бросили хозяйские вырубки и с топорами пошли выполнять пункт второй, не дожидаясь, когда за это возьмется армия (что уже говорит о непростительном своеволии), но если бы только это! А то ведь…
«Революция в лесу, вот что, – трезво думал Суттинен, – по всей стране идет шатание, программы новых партий еще только выявляются, достаточно одной искры, чтобы…»
– Не растягиваться! – повторил он команду, боясь высказать то, что таилось за этим «чтобы», и даже подсчитал ногу: – Юкс, какс, колмэ!..
Потом, отвинтив горлышко фляги и перехватывая завистливые взгляды капралов, Суттинен отхлебнул водки. Лес начинал редеть, быстро темнело. Кругом не было видно ни одного огонька, и от этого звезды, трепетно разгоравшиеся в ночи, казались еще выпуклее, еще ярче. Приближалась полоса, за которой могли встретиться
Скоро дорога вышла на развилок, где высился столб, фанерные стрелки которого показывали: направо – деревня Куусиниеми, влево – Коккосалми.
И здесь же, на развилке, стояла телега с высоко задранными оглоблями. Лошади не было, а на замшелом камне сидел старый сгорбленный финн-крестьянин, которого трудно было даже отличить от камня.
– Чего ты сидишь здесь, старик? – спросил Суттинен.
– Жду свою лошадь.
– А где она у тебя?
– Там, – и старик махнул рукой в сторону Куусиниеми.
– Так что же ты ждешь?
– Лошадь…
Суттинен нетерпеливо топнул ногой, обутой в брезентовый сапог.
– А почему она у тебя там, – он тоже махнул рукой вправо, – а твоя телега здесь?
– Лошадь отобрали немцы.
– Значит, они стоят в Куусиниеми?
– Да.
– Так иди за ней в Куусиниеми.
– Зачем? – ответил финн. – Я жду лошадь из Коккосалми, – и он опять махнул рукой влево.
Суттинену захотелось ударить старика, но ударить его – это все равно, что ударить камень.
– Я жду лошадь из Коккосалми, – слегка усмехнулся крестьянин, очевидно, поняв состояние офицера. – Там стоят наши лесорубы: они обещали забрать лошадь у немцев. Внук приведет ее сюда, и я поеду дальше…
– Так, значит, лесорубы в Коккосалми? – спросил Суттинен.
– Да, но скоро уйдут…
Лейтенант снова приложил к губам флягу. Вытерев подбородок рукавом шинели и морщась, он задумался:
«Надо идти, но куда?..»
Думал он недолго, и через несколько минут рота лахтарей уже шагала не в Куусиниеми, где находились немцы, а в Коккосалми, где стояли лесорубы…
Коккосалми – небольшая деревушка, окна которой светились прямо в озеро, заплывшее ледяным салом. Мысок, на котором в беспорядке раскинулись убогие избы, с трех сторон окружен водою. Узкий, заросший кустами перешеек, как мост, соединяет селение с берегом. Суттинен сразу оставил здесь засаду, чтобы ни один лясккикаппинец не мог уйти из деревни.
Возле крайней избы стояла низкая крестьянская подвода. Какая-то рослая девка-батрачка в паневе и лаптях на босу ногу грузила мешки. Выступив из тьмы, лейтенант зажал девке рот и сказал:
– Тихо!.. В этой избе лясккикаппинцы есть?.. Тогда постучи в окно. Скажи, что тебе тяжело, пусть придут – помогут. Да смотри, не сболтни лишнего, – он отпустил ей рот и помахал перед ней плеткой.
Девка робко стучала в ставни.
– Без шума, одними пуукко, – предупредил Суттинен своих лахтарей.
Хлопнула дверь. Раздался сочный, веселый голос:
– Ну что, Лемпи, одной не справи…
И тут же свалился под ударом ножа. Второй лесоруб с криком: «Немцы!» – рванулся обратно. Но его схватили за ноги и поволокли по земле, мозжа голову прикладами. Третий успел выпрыгнуть в окно с другой стороны крыльца и тоже был зарезан лахтарями, сидевшими в кустах.