Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана

Пикуль Валентин Саввич

– Стой! Все равно – стой! – приказал Мордвинов.

Тяжелый взрыв обрушился рядом, отбросил его в завал снега, кто-то протяжно застонал. Проносясь над головами десантников, самолеты кружили, утюжили землю бомбами, тупо щелкали по камням пули. И когда они улетели, чей-то голос на плохом русском языке крикнул:

– Уходи, или плохо вам будет!..

Но десантники снова рванулись вперед, просачиваясь между дотами, перелезая через ряды колючей проволоки, огнем и штыком утверждая за собой отвоеванное пространство. Мордвинов шел со своим взводом, ощущая во всем теле какую-то необыкновенную легкость, и

ему казалось, что с каждым шагом он становится легче и легче. В этот момент все мысли куда-то отошли, осталось только ожесточение, холодное и тупое, оно убивало мысли, но зато придавало сил, делало его упрямым и яростным.

– Дорога! – выкрикнул кто-то, но это была еще не дорога, а только высота, прикрывающая подходы к ней.

Ярошенко стал взбегать на крутизну сопки, белевшей кое-где пятнами снега; ветер гнал в низину сладковатый дым, – это егеря, сидевшие в блиндажах высоты, жгли трескучий полярный вереск.

Задыхаясь и обрушивая ногами камни, с ходу брали высокий крутой подъем, но вот откинулись заслонки амбразур, пулеметы заработали одновременно. Десантники залегли, потом стали отходить. Мордвинов, вжимаясь в расщелины, тащил раненного в ноги своего бойца.

Внизу его окликнули:

– Лейтенант, к капитану!..

Ярошенко лежал на снегу и судорожно перебирал пальцами отвороты шинели, точно пересчитывал пуговицы. «В грудь», – догадался Яков, присел на корточки, тронул тяжелеющую руку капитана:

– Слушаю вас…

Ярошенко слегка повернул голову, каска скатилась с его головы, и только сейчас Мордвинов заметил, что ремешок каски перебит, подбородок капитана тоже в крови.

– Принимай командование, – тихо сказал Ярошенко. – На дорогу… Выходи на дорогу… во что бы то ни стало…

Рука капитана выскользнула из ладони Мордвинова, легла на снег – широкая, темная. «Оба мальчишки… Орут, наверное», – вспомнил лейтенант и поднялся на ноги.

– Слушай меня! – громко обратился он к бойцам. – Если меня убьют, как убили капитана, вы отомстите за меня.

– Ясно, командир!

– Тогда – пошли!

И снова рушатся под ногами скользкие от крови камни, харкают прямо в лицо одуревшие пулеметы, мечутся клубки взрывов, хрипят и орут раненые. Вперед, вперед, черт возьми! Неужели враг не слабее нас – нас, пришедших с океана?

Молчите, раненые, потом мы перевяжем ваши святые раны, но только не сейчас. Сейчас мы заняты делом, самым страшным из всех дел на земле, – военным делом!

Мы открываем дорогу на Петсамо…

Мордвинов не помнит, сколько прошло минут или часов. Но зато на всю жизнь ему запомнился этот момент: он стоит на вершине горы, а в глубокой низине узкой змейкой вьется среди скал дорога, ведущая на Петсамо.

Сверре Дельвик

Директор акционерного общества столичного транспорта господин Букнхеймс в глубоком раздумье остановился возле окна рабочей конторы. Во дворе трамвайного парка, образуя запутанные лабиринты, сходились стальные кольца рельсовых путей. По крышам вагонов, стоявших на ремонте, косо хлестал осенний дождь; зато под навесами цехов серели броней немецкие танкетки – трамвайные мастерские Осло выполняли срочный заказ гитлеровского рейхскомиссара.

– Но вы понимаете, что это невозможно, – сказал Букнхеймс, поворачиваясь

к своему посетителю. – Я вполне солидарен с благородным движением Сопротивления, однако… Вы сами видите, как охраняется парк!

Сверре Дельвик, одетый в узкий мундир немецкого интенданта, сидел в глубоком кресле, его левая рука в черной перчатке уютно покоилась на подлокотнике.

– Об этом вы не тревожьтесь, – ответил он учтивым тоном. – От вас, херра Букнхеймс, требуется лишь одно: поставьте этот вагон в цех, где сосредоточена немецкая техника. Остальное пусть вас не касается…

Директор утонул с головой в кресле напротив, так что виднелась теперь только его румяная лысина, покрытая легким золотистым пухом; потом он выпрямился, придвинул коробку с немецкими сигарами.

– Если бы я был полновластным хозяином… Но вы сами видите, надо мною стоит директорат. Немецким инженерам важнее ремонтировать танкетки, чтобы бросить их в Лапландию против русских, и потому они оставили нам право чинить трамваи под открытым небом.

Дельвик рукой в черной перчатке похлопал по краю стола – звук получался неживой, деревянный.

– А если, – сказал он, – мы разобьем вам этот вагон так, что его надо ставить на капитальный ремонт?.. Тогда вы поместите его в цех?

Букнхеймс долго молчал, внимательно следя за тонкой струей дыма, лениво уплывавшего к потолку, потом вдруг весело рассмеялся:

– Хорошо, разбивайте эти вагоны, разносите весь парк к черту, все равно наше общество прогорит через месяц!

* * *

О том, как взрывом был уничтожен цех с немецкими танкетками, Дельвик узнал уже в Рьюкане: сообщил об этом мальчишка-газетчик на автобусной станции. Немцы, конечно, так и не догадались, почему трамвайное депо взлетело на воздух вместе с танкетками. А дело объяснялось очень просто: поврежденный вагон начинили как следует взрывчаткой с часовым механизмом. Часы оттикали положенный срок, и… пусть-ка господа нацисты поищут новые мастерские!

«Ну что ж, все очень хорошо», – обрадованно думал Дельвик, отправляясь по адресу явочной квартиры. Часы показывали уже полдень, а на улицах Рьюкана было темно и мрачно, высокие горы пять месяцев в году скрывали солнце, и только сейчас Дельвик понял, как верно название Рьюкана – «Город без солнца».

Дом, в котором была явка, находился на самом берегу Моне-эльв – реки стремительной и бурной, шум ее постоянно пробивался в комнаты. Высокий пожилой рабочий, в одежде, пропахшей селитрой, провел гостя на зимнюю веранду, сказал:

– Вчера почти одновременно с вашим взрывом в Осло были организованы взрывы в Ньюделене на заводах, производящих для Германии абразивы. Эти взрывы плюс массовый саботаж, который мы проводим сейчас на заводах химического концерна Норск-Гидро, конечно, надо думать, отразятся и на военной промышленности Германии…

Рабочий долго смотрел на беснующуюся под окном реку, осторожно сказал:

– Херра Дельвик, не думайте, что я тревожусь за себя или за своих детей, но… оставаться в моем доме вам уже небезопасно. Комитету стало известно, что гестапо напало на ваш след, и он велел мне предупредить вас об этом. Мне кажется, что вам лучше всего отправиться обратно в Финмаркен. Здесь вы уже помогли нам, а на севере назревает наступление русских…