Окно в Европу
Шрифт:
– Да нет. Соседки. Она в магазин побежала. Сегодня у нас молоко привозят прямо с фермы. Договорились, что я за Милочкой присмотрю, а соседка молочка и на мою долю прихватит. В прошлый раз Милочка камушком водителю в лоб засветила. Он больше вообще не хотел приезжать – еле уговорили. А моя-то внучка уже большая, через два года институт закончит. Вот жду ее. Обещала сегодня вернуться. Да вы проходите, проходите… – Она открыла калитку, пропустила нас вперед и снова закрыла ее на замок. – Милочка, у меня для тебя дома запрятан сюрприз, – тоном заговорщицы обратилась она к девочке. – Найдешь – твой. Не найдешь – мой. Идет?
– Идет! – согласилась девчушка, вприпрыжку подскочила ко мне, ухватила за руку и потащила к дому. По пути мы легко смели с дорожки Наталью и пару пустых пластиковых
– У тебя, что ли, глазов нет? – Голос Милочки дрожал от восторга.
Светлана Николаевна, кинувшаяся на помощь, велела мне замереть и не шевелиться. Выпутали бы меня довольно легко, если бы не противодействие милого ребенка. Она старательно навертывала на мои ноги марлевое полотно, в то время как помощницы хаотично пытались начать мое освобождение сверху.
– Вот, вынуждены вешать тенета, – оправдывалась Светлана Николаевна. – От комаров. У нас по-другому нельзя. А что же Андрюшенька сам-то не приехал с женой?
– Как раз по этому поводу мы к вам и приехали, Светлана Николаевна, – кряхтя, произнесла подруга, с трудом оттаскивая подкидыша от меня вместе с занавеской, зажатой намертво в маленькой ручонке. Это, собственно, и повлекло мое освобождение. Занавеска оторвалась, и я выпуталась. – Ребенок, ты мне нравишься, но, несмотря на это, я тебе накостыляю, если будешь путаться под ногами и дальше. Считай, что до этого момента я была очень доброй. Поняла, ландыш моей души?
Не надеясь на ответ, подруга вырвала из рук ребенка занавеску и передала Светлане Николаевне. Милочка показала Наташке язык, та ей в ответ тоже. Милочка погрозила маленьким кулачком, Наташка – двумя своими. На этом переговоры сторон закончились, увенчавшись успехом. В дом парочка входила, крепко держась за руки.
Доброжелательность сползла с лица хозяйки фазенды. Его сменило выражение искреннего беспокойства. Очевидно, оно царило и в душе, поскольку Светлана Николаевна для начала включила чайник без воды, затем вместо чашек выставила на стол глубокие тарелки. Этого было достаточно, чтобы усадить ее на место и самим заняться чайной церемонией. Для приведения хозяйки в нормальное состояние я сразу же заявила, что с Андреем почти все в порядке. Она немного ожила и попыталась налить заварку в вазочку с вареньем, но вовремя удержалась от неверного решения. Наташка спохватилась и побежала за конфетами, которые остались в машине.
Вероятно, Светлана Николаевна состояла в очень тесных дружеских отношениях с семьей Синельниковых, поскольку так нервничать мог только очень близкий им человек. Стараясь не очень сгущать краски, я поведала всю историю, случившуюся с Андреем, в кратком изложении и в розовых тонах.
Наташка хмурилась и в процессе всего рассказа размешивала чайной ложкой чай – без сахара. В конце концов ее прорвало:
– Тебя послушать, так Андрей просто воспарил от счастья с подоконника в поднебесье. Этакий душевный подъем! Просто не очень удачно приземлился. Посадочная полоса была занята. Светлана Николаевна, я совсем не хочу вас пугать – Андрей действительно пошел на поправку. Но за ним кто-то упорно охотится. Наша задача – уберечь его, оградить от необоснованных подозрений его жену – она, кстати, пропала, – и помочь им восстановить прежние отношения.
– Да! – с жаром подключилась я. – Дело в том, что Андрей не видел, кто его толкнул, а в комнате, как он считал, в это время находилась его жена – Нина. Андрей ошибался. Там был еще один человек, на совести которого попытка убийства Андрея. В результате всего увиденного Нина потеряла рассудок и способность говорить, впоследствии ее похитили из больницы. Убита Вика – двоюродная сестра Андрея. Причем для этого ее специально заманили в его пустующий коттедж…
Светлана Николаевна попросила повременить с продолжением и слишком прямо и напряженно вышла в другую комнату. Милочка, разинув рот, с интересом смотрела на нас во все глазенки.
Вернулась Светлана Николаевна довольно быстро. От нее ощутимо попахивало валокордином. Переглянувшись с Натальей,
– Понимаете, дураку ясно, что Андрей обладает большими деньгами. За ними и идет охота. Учитывая, что на вора в законе он не похож, на преступного авторитета – тоже, остается несколько версий: он нашел клад и не сдал его государству либо получил большое наследство. Мне больше нравится второй вариант, хотя едва ли мама или тетя из Коломны могли обогатить Андрея. Наверное, сами жили бы в лучших условиях. А судя по тому, что Андрей говорил нашей Нинели, то есть Нине, – больше родных у него нет.
Светлана Николаевна, сложив руки на коленях, тихо сидела на стареньком, деревянном, с гнутой спинкой стуле и отрешенно смотрела в окно. Мы молчали. Даже Милочка аккуратно положила на стол конфету, так и не развернув ее.
– Не понимаю… – наконец проронила женщина. – Если бы Виктория… нет! Не понимаю!.. Но, может быть, вы что-то уловите из моего рассказа… Дай Бог!.. С Машей – Марией Павловной, мамой Андрея, мы одногодки. Наши родители въехали в эти квартиры вместе. У Синельниковых была большая шумная семья – родители: Павел Петрович и Евгения Семеновна, бабушка Прасковья (дед Артем погиб в тридцать девятом) и три девочки. Весной сорок первого нам с Машкой было по три года, Дашеньке – семь лет, а самой старшей – Катюше – тринадцать. Я же была единственным ребенком в семье. Весьма хилым и тощим. Павел Петрович работал вместе с моим отцом на одном заводе, а Евгения Семеновна и мама – в одном детском садике. Дружили семьями. Каждое лето в начале июня семья Остапенко (фамилия Маши до замужества) уезжала на Украину, где жила родня деда Артема. После окончания отпуска родители возвращались в Москву, а девчонки оставались там на все лето. В этот раз Павел Петрович поехать не смог – не отпустили на работе, но зато прихватили нас с мамой. В памяти остались белые хаты, большие черешневые деревья с красными сладкими ягодами и бомбежка. А потом постоянные скитания в попытке вернуться домой. Иногда нам везло – подвозили на машинах, на телегах, но в основном шли пешком. Нам удалось попасть на какой-то поезд, но бомбежка разметала нас в разные стороны. Мы растерялись. С Евгенией Семеновной, Машулей и Дашей встретились уже в Москве. Катюша, как считалось, погибла при бомбежке. Веселье и игры ушли из нашей жизни. Все жили только сводками с фронта, куда ушли, не дождавшись возвращения родных, и Павел Петрович, и мой папа. Больше мы их не видели. Павел Петрович погиб под Смоленском. На него пришла официальная похоронка. А мой папа пропал без вести, и мы с мамой не верили в его смерть. И не только мы. Пенсию нам за погибшего отца долго не назначали.
Бабушка Прасковья умерла этой же осенью. Машка, любившая ее больше всех, постоянно хныкала и требовала ее возврата. В эти минуты девочку приводили к нам. В силу малого возраста нам трудно было понять, что вокруг творится. Единственное, что усвоили твердо, – все плохое, что существует на этом свете, называется одним общим словом: война.
Сорок пятый год был для нас с Машкой годом особой радости – в первую очередь, конечно, от конца войны и долгожданной Победы. А еще мы с ней в этот год пошли в школу – в один первый класс. Наши судьбы и жизни так переплелись, что и я и она искренне считали себя, скорее, сестрами, чем подругами. В пятьдесят седьмом году неожиданно объявилась Катюша. Евгении Семеновне было тогда уже за пятьдесят. Хорошо помню тот день, когда от старшей сестренки Остапенко пришло письмо. Конверт с иностранными штемпелями и марками не раз ходил по нашим рукам. Евгения Семеновна от радости слегла. Говорят, что от счастья не умирают. Какое там – еле выходили!
История спасения Катюши ничем особенным не отличалась. Во время бомбежки девочка старалась не поддаваться панике и держаться вместе с родными. Но тут рядом упала женщина с грудным младенцем на руках и жутко закричала. Катенька помогла ей подняться. Где-то впереди, среди других криков, она различила зов матери. Вместе с женщиной она побежала на зов, стараясь как можно дальше скрыться от огня, стонов, проклятий и плача. Это было какое-то звериное чувство – найти убежище, спрятаться так, чтобы стать невидимой. Потом как-то разом все стихло.