Окно в Полночь
Шрифт:
— Ты чего трясешься? — я покосилась на «творческую субстанцию». Она… светилась. Горела яркой синей звездой.
— Здесь… много информации, — он сглотнул и поежился. — Очень мощные потоки. Как два пальца в розетку… — и, задрожав крупной дрожью, вспыхнул еще ярче.
«Герой» наблюдал за нами с интересом. Мышка не появлялась, но пару раз казалось, что я вижу над чужими плечами костлявые лапы. Длинные когтистые пальцы бережно расправляли складки плаща, и глаза парня сразу же проницательно щурились, вспыхивали внимательным любопытством. Словно он
«И тебе придется писать дальше, — он улыбнулся, заметив мой настороженный взгляд. — Пока ты не пройдешь инициацию, наша с тобой связь не прервется. Если сейчас я дам тебе время, историю нужно будет продолжить. Пока не закончим дело. Запоминай все, что необходимо. И уходи. И… возвращайся. Я подожду. Ради окна в Полночь…».
Я тоже улыбнулась. Конечно, он же пишет мою жизнь, еще бы ему не знать мои мысли… Я, правда, его мысли читать не могу, но у меня и инициация не пройдена, и опыта такого нет. Кстати, о птичках…
— А что еще дает инициация, чем она важна? — спросила вслух, но мой собеседник понял.
Кивнул. И показал. Мелькнули костлявые руки, хлопнули крылья плаща, вспыхнули ядовитой сиренью глаза, на правую половину лица наползла тень, и парень неуловимо изменился. Левая половина тела осталась прежней, а правая — мутировала в женскую. Со всеми прилагающимися признаками. Включая красное платье и французскую косу через плечо. И мою половину лица. Только правый глаз по-прежнему горел сиренью. Я сглотнула. Крыша, ни-ни…
«Без инициации ты наблюдаешь со стороны и записываешь то, что говорят, — пояснил он. — А с ней ты становишься тем, о ком пишешь. И чувствуешь героя, читаешь его мысли, проживаешь его жизнь. Прошлую, настоящую или будущую — неважно. Важно, что ты держишь историю в руках, а не она тебя. Важно, что она быстрее пишется. И быстрее протаптываются тропы, быстрее находятся двери».
И он вновь стал собой. А Муз тихо кашлянул:
— Домой?..
Пол дрогнул и начал проседать.
«Сохрани дар, — серьезно попросил «герой» на прощание. — Обязательно сохрани. И дар, и себя. Наши семьи всегда помогали друг другу, и мы еще многое можем сделать. И друг для друга, и для поколений будущих писцов. Обязательно сохрани дар».
Я кивнула и покраснела под доброжелательным взглядом. Да-да, история повторяется. И мне очень перед ним стыдно. Но не за кровожадные намерения, как ему было стыдно перед бабушкой, а за собственную глупость и недальновидность. Парень понимающе ухмыльнулся и опять показал мне большой палец.
«До встречи».
И пол исчез. Напоследок мигнуло и погасло сияние. Короткое мгновение полета, опустевшее правое плечо, и мои ноги вновь коснулись пола. В очень знакомом кабинете. Выключенные компы, полутьма и окно. Которого в нашем проходном рабочем кабинете быть не должно. И полная луна. Которой по календарю тоже быть должно. И…
— Зря отказалась от инициации. Зря, Вась.
…и зеленая сущность, которой тоже быть не должно, сгребла
— Почему зря? — я крепко обняла его в ответ.
— Ты чем слушаешь? — опять укор. — Или слышишь, но выводы не делаешь? Ты можешь становиться тем, о ком пишешь. И получать его силу. Пока история пишется, вы делите не только жизнь, но и способности. Все, вплоть до магии.
Звучит заманчиво. Но. Но! «Геройская» магия мне сейчас не поможет ни разу. Ее осваивать — на элементарном уровне — не день и не два. Только больше крышей поеду.
— Я рехнусь без тебя, — призналась глухо. — И… у меня есть вопросы.
— Эгоистка, — хмыкнул Валик.
— Как часто мужчины, влюбляясь в ямочку на щеке, по ошибке женятся на всей девушке, — фальшиво посочувствовала я и, встретив ироничный взгляд, пожала плечами: — Зацепился за одно — принимай и все остальное и не жалуйся. И нечего так на меня смотреть! А то ты не знаешь, что я — неблагодарный потребитель, бессовестно паразитирующий на «угодных»! Я вот… знаю. Теперь. И что в этом смешного?.. — насупилась.
Валик захохотал. Причем так искреннее и душевно, что захотелось поддержать. Но я воздержалась. Отвернулась, оперлась о подоконник, и посмотрела на луну. И пусть, смех, говорят, продлевает жизнь… Глаза защипало. М-да.
— Ладно, спрашивай, — посмеиваясь, он тоже оперся о подоконник.
— Ты… измененный, — я украдкой промокнула глаза, упрямо глядя на луну. — Не помнишь, как, когда, кто?..
— Как и когда — ты знаешь и сама, — ответил негромко. — Мое прошлое переписано с речного происшествия, и другое — истинное — я уже не помню. И никогда не вспомню. Как и ты. И на то расчет. Мы сами находим ему обоснования и верим в случившееся. А вот с проработкой будущего у него проблемы. Поэтому возникает эффект «редактуры». Нестыковки в событиях, люди, возникающие из неоткуда. Летописец, что с него взять… Но кто он, Вась, я не знаю.
— А должен, — возразила я упрямо. — Многие ли были в курсе того, что случилось на реке?
— Ты что… на маму намекаешь? — осторожно уточнил Валик.
— А больше некому, — я хмуро смотрела в окно. Снежные сугробы серебрились в лунном свете, ветер раскачивал макушки деревьев. — Если она не писец, то информатор. Никто кроме нее столько про нас с тобой не знает, — и задумчиво потерла подбородок: — Так что за мужик к ней шастает? И давно ли?
— А ведь не зря просил проверить, — снова укор.
— А прямым текстом сказать никак? — огрызнулась в ответ. — У меня и так крыша едет от всего… нового. И «герой», и деды, и ты…
— Бедная моя несчастная девочка… — теперь фальшиво сочувствовал уже он. — Тебя пожалеть или обойдемся пендюлем?
— Пожалеть себя и сама могу! — нахохлилась я. Но не отказалась бы… — Лучше попробуй вспомнить, кто!.. И… зачем.
— Вась, я же сказал — не знаю! — Валик недовольно взъерошился. — Все, что помню, — это размытую рожу, голос в голове и поводок. Все.