Око за око

Тертлдав Гарри Норман

— Правда? — Лю Хань была довольна. Она не рассчитывала на поддержку Нье. — Мужчины обычно иначе относятся к поведению своих товарищей, когда они пытаются воспользоваться женщинами.

— Ну, да.

Нье принялся расхаживать по комнате. Впрочем, места для прогулок здесь было не слишком много. Лю Хань убрала одежду со стола. Нье не только знал о том, чем она занимается, — он сам все придумал. Он взглянул на листочки, исписанные Лю Хань.

— У тебя стало лучше получаться, — одобрительно сказал он. — Конечно, до настоящего каллиграфа тебе еще далеко, но всякий,

кто прочитает твое послание, скажет, что ты пишешь уже не один год.

— Я очень старалась, — сказала Лю Хань.

— Твой труд будет вознагражден, — сказал Нье Хо-Т’инг.

Лю Хань сомневалась, что Нье пришел к ней только для того, чтобы похвалить ее работу. Обычно он сразу приступал к делу — любое другое поведение он назвал бы буржуазным и недостойным настоящего революционера. Что же тогда он от нее скрывает?

Лю Хань вдруг рассмеялась. Нье даже вздрогнул от неожиданности.

— Что тут смешного? — нервно спросил он.

— Вы, — ответила Лю Хань, на мгновение увидев в нем мужчину, а не офицера Народно-освободительной армии. — Когда я пожаловалась на Хсиа Шу-Тао, вам стало неудобно, не так ли?

— О чем ты говоришь? — рассердился он.

Однако он все прекрасно понял. И Лю Хань окончательно убедилась в собственной правоте, когда он вновь принялся нетерпеливо расхаживать по комнате, не глядя в ее сторону.

Она уже была готова промолчать. Настоящая китайская женщина тиха и покорна, ей не следует открыто говорить о желаниях, которые возникают между мужчиной и женщиной. Но Лю Хань пришлось слишком многое пережить, чтобы беспокоиться о правилах приличия. И в любом случае коммунисты постоянно твердят о равноправии, в том числе и между полами.

«Что ж, посмотрим, что они думают об этом на самом деле».

— Я говорю о вас — и обо мне, — ответила она. — Разве вы пришли сюда не для того, чтобы узнать, нельзя ли улечься на матрас вместе со мной?

Нье Хо-Т’инг изумленно уставился на нее. Она вновь засмеялась. Несмотря на все проповеди, несмотря на разговоры о коммунизме, он оставался мужчиной и китайцем. Лю Хань не ждала ничего другого — и он ее не разочаровал.

Но в отличие от других китайцев он понимал, что его предрассудки не более чем предрассудки, а не законы природы. Она видела, что в душе его идет напряженная борьба — как он ее называет? — диалектика! Да, он употребляет именно это слово. Тезисом являлась прежняя, традиционная, не поддающаяся проверке вера, антитезой — его коммунистическая идеология, а синтезом… Лю Хань с интересом наблюдала за тем, каким получается синтез.

— А если и так? — наконец спросил он, но теперь его голос звучал куда менее сурово.

«А если и так?» Теперь задумалась Лю Хань. Она не ложилась ни с кем после Бобби Фьоре — а Нье в некотором смысле виноват в его гибели. Однако он не убивал Бобби, он заставил его участвовать в опасном деле как офицер, который посылает солдата в бой. Весы застыли в равновесии.

А как насчет остального? Если она позволит уложить себя в постель, то может занять более высокое положение. Но если потом они поссорятся, она потеряет все, в том числе и то, что

ей удалось получить благодаря собственному ум; Сейчас ее уважают; в конце концов, это ведь ей пришла в голову замечательная идея насчет представлений с животными. И здесь тоже весы замерли в равновесии.

Иными словами, все сводится к главному вопросу: хочет ли она Нье Хо-Т’инга? Он достаточно красив; в нем есть сила и уверенность в себе. Каким получается итог?

«Недостаточно», — с некоторым сожалением подумала она.

— Если сейчас я разрешу мужчине делить со мной матрас, — сказала она, — то только потому, что я его захочу, а не потому, что у неговозникло такое желание. Никогда больше я не лягу с мужчиной по этойпричине.

Она содрогнулась, вспомнив Юи Мина, деревенского аптекаря, который владел ею после того, как маленькие чешуйчатые дьяволы поймали их обоих. Еще хуже было с мужчинами, чьих имен она так и не узнала, в самолете маленьких дьяволов, который никогда не садится на землю. Бобби Фьоре завоевал ее сердце, потому что был не таким жестоким, как все остальные. Она не хотела снова пасть так низко. Однако Лю Хань не стала окончательно отказывать Нье Хо-Т’ингу. Она с некоторым беспокойством ждала, правильно ли он понял ее слова. Ее гость криво улыбнулся.

— Тогда я больше не стану тебя тревожить, — сказал он.

— Меня не тревожит, если мужчины проявляют ко мне интерес, — ответила Лю Хань, вспомнив, как переживала, когда ее муж — еще до прихода японцев и до появления чешуйчатых дьяволов, перевернувших мир с ног на голову, — потерял к ней интерес, когда она носила его ребенка. Какое было грустное и одинокое время! — Меня тревожит, если мужчине наплевать, хочу я его или нет.

— В том, что ты говоришь, много разумного, — сказал Нье. — Но мы можем продолжать вносить посильный вклад в дело революции — пусть и по отдельности.

В этот момент Лю Хань испытала к нему огромную признательность, еще немного, и она бы согласилась разделить с ним постель. Она не знала ни одного мужчины — честно говоря, даже не представляла, что такие существуют, — способного шутить после того, как его отвергли.

— Мы останемся друзьями, — искренне предложила она. Она не добавила: «Я нуждаюсь в твоей дружбе». Ему этого знать не следовало. Вслух она сказала: — Теперь очевидна разница между вами и Хсиа Шу-Тао.

— Мне о ней давно известно, — ответил Нье. — Да и Хсиа тоже, но он остается настоящим революционером. Постарайся не думать о нем плохо. Нет людей, идеальных во всех отношениях.

— Вы совершенно правы. — Лю Хань всплеснула руками. — У меня появилась новая мысль. Послушайте: нужно организовать звериное шоу и устроить пару представлений для чешуйчатых дьяволов, на которых не произойдет никаких неприятностей — после окончания шоу все разойдутся по домам. Так мы узнаем, насколько тщательно чешуйчатые дьяволы обыскивают клетки и оборудование; кроме того, у них возникнет ощущение, что шоу вполне безопасны, и они не станут возражать против проведения их там, где они живут.