Околдованная
Шрифт:
— Попытайся понять мою просьбу. Мне необходимо что-то, чем жить. У меня теперь есть нечто, ради чего жить, но ничего, чем жить в часы одиночества. Дай мне это, Силье! В моей жизни были тысячи одиноких часов. Я не знаю ничего, кроме одиночества.
Она поняла, что он имел в виду, и решилась.
— Я всегда видела во сне твои горы, — сказала она почти шепотом. — Я звала их Страной теней. Там жили ужасные демоны, которые поднимались вверх и летели к моему дому и пугали меня. Но теперь в снах появился новый элемент…
Тенгель смотрел
— Продолжай! Ты имеешь в виду эротический?
— Да. Тенгель, я не могу. Это нехорошо.
— Нет, можешь, — прошептал он. Его руки, державшие палку, дрожали.
Что-то волнующее, возбуждающее-беспокойное вошло в комнату, разлилось в воздухе. Силье продолжала:
— Демоны… Они были теперь другими. Взрослыми мужчинами. Они желали меня, а я… лежала раздетой на лугу и… ждала кого-то. Совершенно определенного.
Лицо Тенгеля было напряженным.
— Тут прилетел демон, которого я ждала. Но он опустился поодаль у зубчатых скал. И все-таки я видела, что это был ты. И… мое тело было охвачено… пронзительным жаром. И тут я проснулась. Это был первый сон.
Она закрыла лицо руками. Тенгель осторожно отвел их.
— А теперь другой!
— Нет, ты не заставишь меня его рассказать.
— Он был… завершившимся?
— Нет, он прервался точно так же, как и первый, в решающий момент. Но я была в этом сне такой бесстыдной, Тенгель. Я хотела видеть твое тело, хотела ощущать его моей кожей… И оба раза, когда я просыпалась… Нет, я не могу этого сказать.
— Ты просыпалась с чувством желания? — спросил он, не глядя на нее.
Молчание Силье было убедительным ответом.
— Тут нет ничего постыдного, — сказал он, — так чувствует большинство людей. Я думаю, что ты, несмотря на строгое воспитание, имеешь очень сильные… — Он поискал нужного слова… — инстинкты, — добавил он хриплым голосом. — Я понял это, как только впервые увидел тебя. Такое можно увидеть в глазах…
— Но это относится только к… тебе. — Эти слова вырвались у нее прежде, чем она успела подумать.
Силье не сомневалась, что сделала его счастливым. Это она увидела по улыбке, которую он пытался скрыть.
— Ну, а теперь твоя очередь, — сказала она смущенно, — ты тоже обещал рассказать о своих снах.
Чувствовалось, что в комнате ужасно жарко. Но Силье знала, что тепло шло не от очага.
— Это будет не легко, — сказал он.
— Мне тоже было не легко, но я же рассказала.
— Это будет не легко, Силье, потому что мои сны были наяву. Когда я сплю, то не вижу снов.
Удивительное ощущение разлилось по ее телу. Она снова подвинулась на своей треноге.
— Сны наяву?
— Я был у тебя, Силье. Каждый вечер, уже в доме Бенедикта. Я же знал, как выглядела твоя комната. Я вспоминал тот случай, когда я положил мои ладони на твою ногу, а в мыслях мои руки скользнули под твое платье. Я, который никогда раньше не позволял себе думать о женщине. Я раздевал тебя и смотрел
Она испытывала стыд.
— Мои руки все еще держат тебя за талию, после того, как я помогал тебе садиться на лошадь или сходить с нее. Мне кажется, что я все еще чувствую это.
Я представлял себе, как моя рука скользит под твоим платьем и по твоей груди, я ощущал мягкую, теплую кожу…
Силье приглушенно застонала, а он быстро продолжал:
— Но я никогда не осмеливался взять тебя, даже в мечтах. Это слишком свято, слишком недоступно. Я же знаю, что это никогда не может произойти в действительности. Я никогда не дам жизнь ребенку для такого же несчастного существования, на которое был обречен сам. Но я искренне благодарю тебя за то, что ты решилась рассказать мне о своих сновидениях. Ты дала мне новые силы держаться.
— Тебе от этого стало легче?
— Нет, — сказал он тихо.
— Мне тоже.
Он положил свою ладонь на нее.
— Силье, — только и вымолвил он. Но в этом одном слове она услышала все остальное, что он чувствовал к ней, все, что не имело никакого отношения к ее телу. Она ощутила глубокую и искреннюю теплоту.
— Мы никогда больше не станем об этом говорить, Тенгель. Ты согласен со мной?
— Да.
Они продолжали сидеть у огня, погруженные в раздумья. Оба чувствовали сильную взаимосвязь и отчаяние.
В конце концов их вывел из этого состояния лепет Суль, доносившийся снаружи. Тенгель сразу поднялся и протянул руку Силье. Нежная грустная улыбка озарила на мгновение его лицо. Они подошли к двери, чтобы встретить пришедших.
12
На следующее утро Элдрид забрала к себе обоих детей, чтобы дать возможность Силье передохнуть несколько дней. Даг крепко спал ночью и Силье показалось, что он уже не такой красный и болезненный, как раньше. Но, возможно, это только ей казалось. Днем раньше Тенгель просил о том, чтобы немного ослабить «страшную смирительную рубашку», против чего энергично протестовала Элдрид. Ребенок становился уродом без тугого пеленания, об этом знали все. Надо же было следить за тем, чтобы у детей были прямые ноги. Что он, Тенгель, совсем рехнулся? Силье решила больше не пеленать мальчика слишком туго. Она уже поступала так, живя в доме Бенедикта, ее доверие к Тенгелю было безгранично.
Как только Элдрид с детьми ушла, Силье засуетилась. Трясущимися от волнения руками она наполнила съестным деревянный короб, надела красивый бархатный плащ, полученный ею от Тенгеля, и притворила за собой дверь. Чтобы никто ее не заметил, она крадучись вышла со двора и стала пробираться заросшими тропинками через березовую рощу к другому концу долины. В воздухе кружились снежинки. Небо было тяжелым и серым, вершины гор скрыты облаками, за исключением одной небольшой, покрытой снегом. День был холодным, лес продувался ветрами, шелестевшими в оставшейся на деревьях листве.