Окольный путь (Велисарий - 1)
Шрифт:
Ситтас привстал на стременах, наслаждаясь движением.
Боже, как ему нравятся стремена! И как они нравятся катафрактам!
Ситтас дураком не был - несмотря на все отрицательные черты характера. Поэтому довольное выражение его лица сменилось хмурым.
– Ладно, Маврикий. Давай выкладывай, - проворчал он.
Гектонтарх вопросительно посмотрел на него.
– Не нужно играть со мной в игры, черт тебя подери!– рявкнул Ситтас. Я прекрасно знаю: ты считаешь все это пустой тратой времени, - он кивнул на тренирующихся катафрактов.– Почему?
– Я не произнес ни слова, - Маврикий
Ситтас нахмурился.
– Знаю, - сказал он - В этом-то все и дело. Ты меня ни разу не покритиковал. Ни разу! Никакой критики - от самого Маврикия! Ха! Не сомневаюсь, ты ведь даже ругал свою мать, когда она тебя рожала и пояснял ей, что она делает неправильно.
На губах Маврикия промелькнула улыбка.
– И вот еще что. Я обратил внимание, что ты не заставляешь своих фракийцев тренироваться в копьеметании. Вместо этого они у тебя постоянно работают с луком, причем сидя в седле. И сидя как-то необычно. Признавайся, Маврикий, в чем дело?
Улыбка исчезла с лица гектонтарха.
– Думаю, вопрос обращен не к тому человеку. Это ты, полководец, знаешь вещи, о которых не знаю я. От Велисария.
Судя по выражению лица, Ситтас почувствовал себя неловко.
– Ну.
Маврикий отмахнулся.
– Я не жалуюсь. И я не задаю лишних вопросов. Если полководец не сказал мне о своем секрете, я уверен на то имеются веские основания. И это не означает, что я сам не в состоянии кое о чем догадаться.
– Как, например?
– Как, например. Он поселил в одном известном тебе доме гения механики, который сейчас занимается изобретением Бог знает чего. Какой-то дьявольской штучки. И его изобретения или что это там такое явно каким-то образом связаны с артиллерией. Велисарий всегда трепетно относился к артиллерии. И всегда обожал пехоту, в особенности в последнее время. А перед отъездом недвусмысленно приказал мне хорошо заботиться о Гермогене.
Ситтас почесал щеку, размазав пыль и пот по лицу.
– И что?
Маврикий фыркнул.
– Поэтому я подозреваю, что через несколько лет атака копьеносцев будет считаться самым быстрым способом самоубийства.
– А я люблю атаки копьеносцев, - проворчал Ситтас.– И сам люблю наносить удары копьем. А ты разве нет?
– Шутишь? Во-первых, я вообще не люблю сражения. Если бы я умел зарабатывать на жизнь каким-то иным способом, то выбрал бы его. Но поскольку уж я оказался в военном деле, то мне нравится быть в нем спецом. Это означает, что мне хочется побеждать в сражениях, а не проигрывать. А больше всего мне хочется остаться в живых.
Ситтас помрачнел.
– Если задумал разлюбить военное дело - поговори с чертовым фракийским деревенщиной, - проворчал он.
– Только чертов грек благородного происхождения может любить войну. На мгновение лицо Маврикия стало враждебным.– Ты знаешь, сколько раз на Фракию нападали варвары? В то время, как знатные греки сидели и смотрели, оставаясь в безопасности за крепостными валами Константинополя?
Ситтас скорчил гримасу. Маврикий развернул коня.
– Поэтому наслаждайся своими копьеносцами, полководец. Лично я готов
После того как гектонтарх уехал, Ситтас грязно выругался. Резкие слова Маврикия вывели его из себя, но злиться на него он не мог. В словах было слишком много правды. Несмотря на классовые предрассудки, Ситтас прекрасно осознавал реальности жизни большинства римских граждан. Он не наблюдал за разграблением Фракии из-за высоких стен Константинополя. Он сам вел отряды вперед, причем отряды копьеносцев, против нападавших варваров. Он видел, как варвары убегали от него, смеясь, и на следующий день нападали еще на одну деревню. И он видел результаты этих нападений - через день, когда приходил в те деревни вместе со своими катафрактами. Как и обычно, слишком поздно, чтобы что-то сделать, если не считать захоронения трупов.
Ситтас поехал вперед на тренировочное поле. Заметив его приближение, катафракты весело закричали. Затем, после того как подчиненные увидели выражение его лица, веселые крики смолкли.
– Хватит, черт побери, баловаться с копьями!– рявкнул он.– Готовьте луки!
На следующий день Маврикий прискакал в усадьбу под Дарасом. Он привез с собой Гермогена.
Гермоген гордился высоким званием, теперь он стал командующим всей пехоты, входящей в сирийскую армию. Ситтас последовал совету Велисария по прибытии в Сирию, где он заменил Велисария на посту главнокомандующего римской армией. Ситтас тут же назначил Гермогена на эту должность.
Когда Маврикий с Гермогеном заехали во двор усадьбы, из дома вышли Антонина с Ириной и поприветствовали гостей.
– Где Ситтас?– спросила Антонина.
– Остался с армией, - спешиваясь, проворчал Маврикий.– По крайней мере, пока. Насколько - не знаю.
– Вероятно, пока не справится с последним приступом дурного настроения, - весело заметила Ирина.– Что ты сказал ему на этот раз?
Маврикий ничего не ответил. Гермоген улыбнулся и сообщил:
– Думаю, он оклеветал славу громоподобных катафрактов. Вероятно, также добавил пару слов о греческой аристократии.
Маврикий с чувством собственного достоинства промолчал.
– Вы приехали как раз к ужину, - объявила Антонина.– И Антоний здесь.
– Епископ? Антоний Александрийский?– спросил Гермоген.– Здорово! Я так давно хотел с ним познакомиться!
* * *
Гермогена впервые пригласили в усадьбу после отъезда Велисария. Молодой человек получил большое удовольствие от проведенного там вечера, однако первые часы привели его в небольшое замешательство. Разговор за столом казался каким-то натянутым. Гермоген несколько раз пытался расспросить Иоанна Родосского о достигнутых результатах и таинственном проекте по изобретению артиллерийского оружия. Но Антонина с Ириной каждый раз вмешивались в разговор и уводили его в сторону. Через некоторое время Гермоген понял: они не хотят обсуждать вопрос в присутствии других гостей.