Окончательная реальность
Шрифт:
Фон Шлоссер искренне хотел успеть повидаться с Абрамом, но не на лестнице, на бегу, среди тусовки бездельников, а с толком, с чувством, с расстановкой – в изысканной, не просто светской, но великосветской компании. Фон Шлоссер очень хорошо ощущал разницу между богемной вечеринкой, каких много, и великосветским раутом во дворце или, быть может, на яхте.
– Блестящая выставка, поздравляю, – Абрам протянул фон Шлоссеру руку.
– Спасибо, я рад, что дело возглавил ваш брат; мне кажется, это было удачным, перспективным решением. Он по-прежнему увлечен проектом?
– Да, без сомнения.
– Надеюсь, и московское
– Кстати, я устраиваю прием перед московским вернисажем, буду счастлив, если вы соблаговолите…
– Непременно, непременно, – фон Шлоссер вдруг отчего-то смутился. «Успеет ли?» – подумалось ему. Опять зачесался бок. Он несколько неуклюже потерся о колонну и поспешил отойти, дружески похлопав Абрама по плечу.
Слух о грядущем мегаприеме распространился по Берлину мгновенно. Счастливчики, получившие приглашение в Москву на яхту «Белорус», быстро раструбили о грандиозном мероприятии. Событие даже по берлинским меркам выглядело невероятным, потрясающим воображение. «Белорус» своим ходом должен был прибыть из Средиземного моря через Босфор и Дарданеллы в порт Новороссийска. Оттуда волоком, с помощью танковых частей регулярной готской армии, – до Астрахани, а уж там вверх по Волге, через канал имени Москвы до Речного вокзала, что на севере старой столицы. Совсем недалеко от аэропорта «Шереметьево». Гости прилетают на самолетах и быстро, на подготовленных автомобилях, добираются до места торжества.
Когда фон Шлоссер узнал о деталях предстоящей вечеринки, он даже растерялся. Что делать? Поторопить заказ или, наоборот, потянуть резину? В сущности, какая разница – неделей раньше или неделей позже. Не будет Абрама, кто еще сможет учинить подобное? Какой-нибудь скучный швейцарец, который окажется на его месте? Вряд ли. Нет, твердо решил фон Шлоссер, ни в коем случае нельзя отказываться от такого вечера, в конце концов, невозможно думать только о работе.
Фон Шлоссер подошел к любимому календарю со звездами «Мосфильма». Открытие выставки в Пушкинском музее назначено на пятницу, 17 июля. Вечеринка начнется в среду, 15-го числа. «Ну что же, – фон Шлоссер, щурясь, прикидывал время, – этого будет достаточно». Он снял телефонную трубку: «Бюро заказов? Да, это фон Шлоссер. Я по поводу заказа. А какого еще? Вот именно… Значит, так. Бежать впереди паровоза не следует. Все должно состояться не раньше 16 июля, да, не раньше пяти утра».
16 июля 1998 года. 4 часа утра
Москва. Речной вокзал. Яхта «Белорус»
Абрам закрыл сборник поэта Бродского. И без того плохое настроение сделалось отвратительным.
Вечеринка не принесла радости, что-то пошло не так с самого начала. Заныло сердце. Он удалился от общества в каюту пару часов назад. Взял книгу и принялся читать стихи.
Обычно это помогало. Но не теперь. Последние недели Абрам чувствовал необыкновенную пустоту. Он не мог дать себе отчета в том, что происходит. Казалось, жизнь заканчивается. Не его собственная жизнь (это чувство он хорошо помнил, оно не оставляло его в больнице, после ранения), нет.
Здесь было что-то другое. Тяжелое, маслянистое ощущение приближающегося конца всему. Конца резкого и ничем не обоснованного. Это чувство необъяснимо усиливалось, когда он видел брата. Говорить с ним было бесполезно, но Абрам не сомневался – Адам совершенно спятил. Все его высокохудожественные депрессии были ничем по сравнению с кошмарной тоской, какую брат излучал теперь. «Он превратился в голема, лишенного чувств. Даже эта выставка стала для него лишь механическим исполнением простых обязанностей», – жаловался Абрам собутыльникам.
Но то брат, с которым они почти не общались (вот и сегодня Адам не приехал, сославшись на последние приготовления к открытию). То брат, а сам? Неужели и он, еще недавно полный жизненных сил и радости, превратился в пустой глиняный сосуд, управляемый чужой волей? Где юность? Где лихие 80-е? Где Шура Боббер с его казаками в готских шароварах? Да уж, бывало весело… Тридцать лет не возраст, оборвал себя Абрам. Просто такой период – бывает. Пройдет.
Умберто не приехал в Москву. В числе других ведущих деятелей культуры Восточной и Западной Европы он получил персональное приглашение на яхту «Белорус» и ни секунды не сомневался, что поедет. Но – облом! Накануне отъезда пришла депеша от Фрейна: «Статья должна выйти в вечернем номере в четверг. Проследить лично». Какая тут поездка…
Сумерки спустились на Милан, когда писатель, ученый и журналист Умберто подошел к письменному столу. Текст, который завтра должен появиться в газете, давно готов. С утра необходимо подать его в редакцию, сделав последнюю правку. Времени предостаточно.
Умберто сел за стол. В решающую минуту торопиться не хотелось, и хотя он так до конца и не поверил в «окончательную реальность», сейчас, глядя на фиолетовый тубус и вспоминая свою жизнь в последние годы, он все же преисполнился торжественностью момента.
С 1986-го Умберто вел в миланской газете «Репубблика» еженедельную авторскую рубрику. «Картонки Минервы» – придумал он название. Название это подсказали спички «Минерва», которые у него, человека курящего, всегда были под рукой. Спички обычно прикреплены к картонке и ее часто используют для записей: адреса, телефоны, списки покупок. Умберто писал на них то, что приходило в голову. Попытка выразить мысль в определенном количестве знаков – ценный опыт. Впоследствии он стал называть все короткие тексты картонками.