Окончательный диагноз
Шрифт:
Дождь становился все сильнее, и Дэйн мысленно благодарил за это Всевышнего, каким бы смутным ни было его представление о Нем.
— Кажется, там есть какое-то укрытие. Слева. — Он увлек ее вперед, и из влажной тьмы проступили контуры часовни. Вид у нее был крайне непривлекательный, насколько могла судить Мелани, — она даже не была уверена, есть ли у этого строения крыша.
— Вот это? — осведомилась она.
«А ты что хочешь, мать твою? Пятизвездочную гостиницу, бля?»
— Там хорошо. Сухо. — Чего нельзя было сказать о них самих.
Она
Прямо напротив часовни стоял фонарь, освещавший ее слабым светом. В его свете красная дверь часовни, покрытая царапинами и трещинами, казалась окрашенной во все тона и оттенки от розового до багрового. Это напомнило Дэйну дом бабки, который был выкрашен в такой же цвет; бабушка была его спасительницей, когда отец падал без чувств от выпитого, а мать уже еле ворочала языком. Бабушка, умершая от опухоли в животе, — она лежала на диване и кричала от боли, пока ее возлюбленный сыночек надирался в «Королевской голове» в двух кварталах по соседству.
— А как мы попадем внутрь? — Вопрос Мелани, странным образом сочетавший в себе чувства облегчения и разочарования, заставил его вернуться к делам насущным. Одновременно он ощутил, насколько вымок. Вопрос Мелани также определялся степенью сырости ее блузки, которая подхлестывала ее энтузиазм.
— Там сзади открытое окно.
— Ах вот как? — тут же среагировала она на его излишне поспешный ответ. — Значит, ты уже был здесь?
— Я бывал здесь, еще когда учился в школе. Забегал покурить во время большой перемены.
И по крайней мере в этом заявлении содержалась доля правды.
Мелани толкнула дверь.
— Она заперта, — заметил Дэйн.
Тем не менее Мелани толкнула дверь еще раз, и та открылась.
— Нет, открыта, — непонятно зачем сообщила она.
Естественно, это удивило Дэйна — ни разу за все время его тайных посещений часовни дверь в нее не была отперта. Мелани, громко дыша, словно опасаясь, что внутри может оказаться нечто зловонное, о чем не принято говорить, осторожно вошла внутрь. Дэйн последовал за ней, обратив по дороге внимание на то, что дверь была выломана, — учитывая ее массивность, это должно было потребовать недюжинных усилий.
— А тут не так плохо, — донесся изнутри удивленный голос Мелани. — Только темно.
— Включи вот это.
И Дэйн достал из кармана куртки фонарик. Фонарик был небольшим, но довольно мощным, и его луч осветил три ряда скамеек, алтарь и жалкие потуги в стиле классической церковной архитектуры. Кроме этого, он выхватил из темноты целую гору цветастого мусора — банки и бутылки из-под пива, оберточную бумагу и прочий хлам. Мелани предпочла не рассматривать его, впрочем, она не сомневалась, что найти шприцы и иголки среди него будет нетрудно.
— Очаровательное местечко.
— Зато сухое.
Мелани вздохнула и опустилась на переднюю скамью, обхватив себя руками.
— Иди
Повторного приглашения Дэйну не понадобилось. Расслышав в ее словах какой-то намек, он тут же двинулся к ней; холодная тьма усиливала гулкость эха. Фонарик он установил в углу небольшого углубления, направив луч вверх, в сторону витража, который в течение многих лет использовался как мишень, вследствие чего понес необратимые потери. Опустившись на скамью, Дэйн обнял Мелани, и она, к его радости, ответила на объятие и благодарно вздохнула.
Он выждал две минуты, прежде чем приступить кончиками пальцев к изучению ее эрогенных зон, а затем, повинуясь возбужденному ерзанью Мелани, он поцеловал ее в шею за правым ухом.
Это вызвало такую реакцию, о которой он и мечтать не мог; будь он сценаристом (что, впрочем, вряд ли ему светило), он никогда не догадался бы, что Мелани охватит восторженная дрожь и она зальется счастливым смехом. Неудивительно, что он тут же повторил поцелуй, на этот раз с незначительным участием языка, так как решил, что это будет неплохим дополнением.
Ему потребовалась чуть ли не целая минута, чтобы убедиться в том, что он не ошибся, а эти шестьдесят секунд ушли на попытку преодолеть состояние глубочайшего изумления, когда Мелани, не являвшаяся «сексодромом», предприняла все возможное, чтобы заставить его перейти от амбулаторных действий к более решительным. Ее удивительно мягкие, влажные и жадные губы прильнули сперва к его рту, а затем к шее.
Эта метаморфоза заставила Дэйна сначала изумиться и лишь затем испытать чувство наслаждения; и он снова с горячностью набросился на ее шею, полагая, что один раз — хорошо, а два — лучше, а потом принялся ее раздевать. Она в ответ начала делать то же самое с ним.
Он вынужден был признать, что у нее красивая грудь — красивая грудь и полное отсутствие лифчика — о чем еще можно было мечтать? Забравшись под ее блузку, его руки ощутили мягкое благоуханное тепло и восхитительно твердые соски. Возможно, не слишком по-джентльменски он попытался вытащить одну грудь наружу и непременно оторвал бы от блузки Мелани пару пуговиц, если бы она не успела их расстегнуть. После чего ее руки вновь углубились в его брюки и занялись его раздувшимся членом, что при иных обстоятельствах могло бы быть расценено как оскорбление действием.
Издаваемые ими звуки заполнили часовню, отдаваясь от ее стен и превращая их в непроизвольные стоны спаривающихся животных. Но, ощутив запах кожи, пота и духов Мелани и обхватив ее ягодицы и промежность, а также осознав, что она готова к совокуплению, он вдруг понял, что ему страшно неудобно. Скамья была узкой и жесткой, как и все скамьи в этом мире, и места для ног решительно не хватало.
— Туда, — прошептал он при первой же возможности, имея в виду алтарь. Мелани, уже заменившая руки ртом, в котором теперь находился его пульсировавший пенис со всеми его бородавками, ответила не сразу: