Окончательный расчет
Шрифт:
Но Инна все тянула и тянула с отъездом. Она собирала не вещи, она собирала себя. Завтра, в крайнем случае послезавтра, у нее на руках будет виза. Значит, в субботу она сможет сесть в самолет и улететь.
Этот отъезд она представляла не просто как путешествие, пусть даже и дальнее. Она видела в нем освобождение, нет, даже сильнее — чудесное превращение. Ее тюрьмой стал страх, вот от него она и освободится, она перестанет быть мухой, пауком, тараканом, которого всякий считает за честь прихлопнуть,
И Дежкина ей поможет, пусть делает, что хочет, пусть защищает ее собственным телом, но пусть будет этот самолет и это превращение.
Поцеловала сына, слишком крепко и слишком горячо, вдруг почувствовала, что словно бы прощается с ним навсегда. Сама же посмеялась над собственной мнительностью. Ничего опасного она делать не собирается. Она собирается только поговорить с Клавдией Васильевной.
Опасность, если она и будет, то только тогда, когда они с сыном поедут в Шереметьево. А сегодня — нет, сегодня, можно сказать, милая прогулка.
Дача Дежкиной нравилась Инне. Там было так уютно, как не бывает в давно обжитых городских квартирах. Три комнаты внизу, еще одна наверху, со скошенным стеклянным потолком. Там они с сыном и жили. По утрам их будило солнышко. Тогда с мальчиком произошло чудо безо всякого медицинского вмешательства — прекратились эпилептические припадки.
И вообще в этом доме было что-то очень притягательное. Там была простота и тепло человеческих отношений, там было, возможно, настоящее человеческое счастье.
Но Инна все не торопилась выходить из дома. Еще раз позвонила Клавдии Васильевне домой — никто не ответил, — и только тогда, глубоко и как-то обреченно вздохнув, вышла из дома.
ГЛАВА 17
Машина осталась у въезда на дачный участок.
Вся ее семья безмятежно завтракала на веранде. Федор был в чистой рубашке, значит, Ленка постирала. Макс читал книгу, никогда она его не отучит читать за едой!
Ленка, разумеется, питалась одной земляникой. И так худющая, как спичка.
— Ма! — закричала дочь, вскакивая из-за стола несколько более экзальтированно, чем подобает случаю. — Ура! Ма приперлась!
Клавдия уже почти смирилась с языком Ленки, но на этот раз не сдержалась.
— Не очень гостеприимный глагол.
— Пойди сюда, дай я тебя поцелую, — радостно поднялся муж.
Макс тоже чмокнул Клавдию в щеку.
Ну, все как всегда.
— Я, ребята, с дороги, сначала умоюсь, — взмолилась Клавдия, которую уже тащили за стол, где были свежие огурчики, помидорчики, скрипящий зеленый лучок, салатик, редисочка и разная прочая очень полезная зелень.
Федор наконец построил душ — огромную бадью поднял
Вот теперь наконец она отмоется.
Федор послал детей в дом, а сам, нахал такой, заглянул за душевую занавеску.
— Ты куда?! — засмеялась Клавдия.
А Федор, только что настроенный на игривый лад, вдруг, что называется, с лица сошел.
— Это у тебя что? — пролепетал он, показывая на Клавдину шею.
Как же она забыла?
На шее красовался огромный синячище. Она поднимала воротник рубашки, поэтому синяк не сразу заметили. А сейчас она стояла перед мужем голая.
— Потом, Федя, — сказала она. — Потом все объясню.
Глаза Федора стали узкими и белыми.
— Что ты мне потом собираешься объяснять? — шипящим шепотом проговорил он. — Что ты мне рога наставила?
Клавдия чуть не выругалась — вот же дурак!
— Тьфу, — в сердцах плюнула она. — Федь, ты ж не мальчик, а я не девочка, какие рога?!
— А это что?
— Сказала — потом объясню.
Федор с силой задернул занавеску и ушел к столу, топая ногами, как Отелло.
Настроение было немного подпорчено.
Но Клавдия все-таки отмылась на совесть, запах тюрьмы больше не преследовал ее.
— Лен, — позвала она дочь. — Принеси мне халатик! Я забыла. Пожалуйста.
Дочь принесла ситцевое выгоревшее платье. Не очень презентабельная одежда, но, во-первых, для дачи сойдет, а во-вторых, платье не пахло тюрьмой — оно пахло чистотой и солнцем.
Полотенце Клавдия обмотала вокруг шеи, чтобы дети не заметили.
И вышла.
Федор зверем смотрел на нее.
— Ну и что ты мне хотела объяснить?
— Вот позавтракаем, я отдохну с дороги, тогда и поговорим.
— Да какой тут завтрак! — вспылил Федор и с шумом вышел из-за стола.
Клавдия уже стала получать от этого недоразумения удовольствие. Все-таки приятно, когда тебя ревнуют.
— Ма, на озеро колбаситься пойдем?
— Конечно, вы собирайтесь.
Дети бросились в дом, а Клавдия позвала Федора.
— Никто не приезжал?
— Никто, — угрюмо ответил тот.
— Инна не приезжала?
— Нет. Ты мне баки не забивай…
— Какие баки, Фетиша, — ласково проговорила она. — Это мне бы на тебя обижаться — загораешь тут на солнышке, отдыхаешь душой и телом, а даже не почувствовал, что жена твоя в тюрьме.
— Где?
— В тюрьме, Федя, в Бутырке.
Федор снова сошел с лица, но на этот раз глаза стали испуганными и растерянными.
— Ты была в тюрьме?
— Да. Двое суток вот изучала проблему изнутри. Даже слишком изнутри.