Окопники
Шрифт:
Мать крепче прижала к себе Катю.
— Спишь, доченька?
— Нет, мама, слушаю…
— А слушать больше нечего, доченька, кончилась сказка. Спи, родная! Скоро утро, а тебе рано вставать. И помни: не потушить никому солнца! Всегда найдутся на нашей земле Иваны — богатыри!
Заснула мать. Катя слышала ее ровное дыхание. За стенкой беспокойно ворочалась тетушка Шушаник. Катя лежала и думала о том, что есть в старой сказке великая, мудрая правда жизни, могучая вера в силу и мужество народа.
ГРУППА
Был один, незамеченный фашистами, свидетель ночной операции в развалинах взорванного санатория. Белобрысый мальчишка в старых матросских ботинках, стеганом бушлатике и шапке — ушанке подошел к разбитому зданию санатория в тот момент, когда из фыркающих грузовиков стали выскакивать немецкие солдаты. Мальчишка, именно потому, что он мальчишка, не ушел из опасного места, а затаился в развалинах бывшего санаторного пищеблока.
Владика Каширина спасло то, что он опоздал на явку. Тетка Меланья не пустила его «шататься по ночам». Она заперла дверь и вытащила ключ. Пришлось ждать, пока тетка заснет, а затем выбираться через окно.
Как жалел Владик в эти минуты, что не захватил с собой парочку гранат — «лимонок» или хотя бы тяжелый пистолет из своего потайного арсенала, устроенного в старом дзоте! Когда Катя Соловьянова обнаружила у него одну такую гранату, она решительно заявила, что отчислит его из боевой группы, если он будет ходить с оружием.
Возле входа в подвал раздался приглушенный крик, возня, немецкая речь. Потом грохнул пистолетный выстрел, застучали автоматы. И вдруг где-то в недрах развалин ударил мощный взрыв. Столб красноватого пламени метнулся в небо.
Владика чуть не придавило огромной каменной плитой, отброшенной взрывом. Вокруг градом забарабанили каменные осколки.
«Это мины! Те самые противотанковые мины, которые мы должны были заложить сегодня на дороге!» — догадался Владик.
Он знал, что после такого взрыва в подвале не может быть живых. И заплакал от жалости, боли, ненависти. Он лежал на жестком щебне и, чтобы как-то справиться с душившими его слезами, кусал себе руку…
«Буду мстить фашистам! Пусть знают, что наша группа «Рассвет» не погибла, что она живет и будет жить!» — твердо решил Владик.
Быстрая, ловкая мальчишеская фигурка легкой тенью проскользнула мимо немецких патрулей, через огороды и виноградники к маленькому домику на окраине Анапы.
В своей крошечной комнатушке Владик Каширин засветил добытую где-то плошку с вошочнм жиром и торчащим из него фитильком. Потом достал из тумбочки склянку с чернилами, тетрадку, ручку.
Чернила пересохли. Владик прошел в сени и зачерпнул в кружку воды из макитры. На обратном пути он заглянул на кухню. Тетя Меланья и Лара спали на кровати возле печи. Вернувшись в комнатушку, Владик развел чернила водой, вырвал из общей тетрада! десяток листов в клеточку и перочинным ножом аккуратно перерезал их пополам.
Владик
Склонив набок белобрысую голову, Владик полюбовался листовкой и принялся за другую
Мальчик не знал, сколько времени просидел за столом. Он почувствовал, что глаза у него стал!! слипаться, а буквы расплываются, словно в тумане.
Владик пересчитал листовки. Их было шестнадцать. «Хватит пока», — решил он. Потом достал баночку резинового клея, «позаимствованного» у оккупантов дчя ремонта старых ботинок тетушки Меланьи.
Через полчаса темная фигурка скользнула мимо часовых. Первую листовку Владик наклеил возле порта. Вторую — на древние крепостные ворота. Еще две прилепил в самом людном месте, на базарной площади.
Домой он добрался перед рассветом и, обессиленный, смертельно усталый, не раздеваясь, свалился на кровать.
Разбудила его тетка Меланья. Было уже около одиннадцати. Через маленькое окошко в комнату заглядывало солнце.
— Вставай, Владик, вставай, милый! — сказала тезка Меланья. — Вот видишь, как хорошо, что я тебя вччэа вечером никуда не пустила. Ночью фашисты, говорят, подпольщиков ловили. Подпольщики опять что-то взорвали. И листовки снова по городу расклеены. Отважные люди!
После скудного завтрака Владик прежде всего забежал в свой «арсенал» в винограднике. Дзот был разбит взрывом. Вокруг него находилось минное поле, и никто, кроме него, не ходил сюда. Проверив свое хозяйство, Владик побежал в центр города.
Заложив руки в карманы старых штанов, Владик ленивой походкой брел по базару.
На дощатой стене одного из ларьков еще оставался след листовки. Тут же была наклеена голу боватая бумага с печатным текстом и изображением орла, державшего в когтях свастику. Рядом стоял полицай.
Владик с независимым видом стал читать немецкую листовку.
Комендатура разыскивала «советского диверсанта Вадима Каширского, высаженного в Анапу большевистской разведкой», и обещала за выдачу диверсанта деньги и продукты.
«Интересно, фамилия подпольщика так похожа на мою! — подумал Владик. — Вот бы найти этого человека! Мы бы с ним дали фашистам прикурить!»
Стоявший возле листовки полицай не мог и думать, что неуловимый диверсант стоит перед ним собственной персоной. Да и Владик не догадался, что объявление сделанное на основании слов Клавдии Торсиной, относится к нему.
До вечера мальчик старательно ремонтировал теткины боты. А когда сгустились сумерки, улегся спать.
— Совсем обессилел парнишка! — причитала тетка Меланья, укутывая племянника поверх одеяла своим пальто. И долго еще, вздыхая, смотрела на худое мальчишеское лицо…