Окрась это в черное
Шрифт:
Снова закрываю глаза и вижу, как моя любовь выслеживает свою дичь, двигаясь как пантера, и глаза ее горят в темноте. Она хочет меня. Эманация страсти окружает ее темным нимбом. Но ей желанны не мое прикосновение, не мой поцелуй, не мое семя. Нет, желает она лишь одного: моей смерти.
Глядя в ее зеркальные глаза, я познаю страх и радость.
Так прекрасна. Так смертоносна.
И я замираю в благоговении перед ней, моим прекрасным, моим смертоносным шедевром.
Не то же ли испытал Пигмалион, когда Галатея шагнула с пьедестала? Конечно, ему не приходилось беспокоиться, чтобы его создание не погналось за ним по
Она развалила мне лицо серебряным ножом. И это было наслаждением.
Я касаюсь шрама, который стягивает правую сторону лица в гримасу шута, и думаю о моей роковой красавице. Закрывая оставшийся глаз, я вижу ее перед собой, нагую только в мантии силы, что светится вокруг нее как гнилушка или блуждающий огонек, и шрам на сердце начинает вибрировать.
Боги Тьмы Внешней, помогите мне – я люблю ее.
И вот почему я должен уничтожать ее. Снова. И снова. И снова. Пока не буду уверен, что смогу заставить себя сделать это в действительности.
Из журналов сэра Моргана, Лорда Утренней Звезды.
2
Вильям Палмер вынырнул из сна, как ныряльщик из моря: ловя ртом воздух.
Он лежал навзничь, уставясь в растресканную штукатурку потолка, не видя ее, и последние капельки сна уплывали тем временем из уголков глаз.
Сон. Слава Богу, всего лишь сон.
Снова ему приснился этот дом. Приснилась «Западня Призраков».
Здание построил в начале века одаренный, хоть и безумный архитектор, и построил так, чтобы спастись от мстительных призраков своей убитой семьи. Это было сумасшедшее нагромождение комнат без окон, глухих лестниц, потайных ходов и прочих горячечных фантазий, слепленное на принципах неевклидовой геометрии, чтобы сбить с толку и дезориентировать и мертвых, и живых. Для того, кто, подобно Палмеру, обладал псионическими способностями выше обычных человеческих, этот дом был ментальным аналогом смоляных ям Ла-Бреа.
Почти три года назад Палмер заблудился в «Западне Призраков», отданный на милость мертвых, что скитались по ее залам. Попал он туда в поисках своей напарницы и возлюбленной, Сони Блу – женщины, которая научила его, как овладеть своими парапсихическими способностями, а потом втянула в свою войну с мастером вампиров Морганом.
Он уцелел в ту ночь в «Западне Призраков», но только чудом. На его глазах дом ужасов рухнул в пламени, навсегда отпустив своих пораженных вечным проклятием обитателей. «Западня Призраков» перестала существовать в реальном мире, но осталась в мозгу Палмера, став театром его кошмаров.
Сейчас он пялился на потолочный вентилятор, медленно месивший лопастями тяжелый и влажный воздух. Наверняка духота и жара добавили что-то к приснившемуся кошмару. В комнате было действительно душно, но в этом году комары совершенно озверели, и невозможно было спать в гамаке на террасе.
Палмер сел, откинув промокшие от пота простыни. Сейчас ему снова не заснуть – а если заснуть, то не сразу. Он спустил ноги с кровати и со стоном встал, мельком поймав взглядом свое отражение
Палмер не верил в послежизненную регрессионную терапию, каналирование, космических братьев и прочую чушь новой эры. Просто так случилось, что он оказался перевоплощением индейца майя доколумбовых времен. В прошлой жизни он был одним из шестипалых царей-волшебников Хан Балам, в своем уродстве видевших знак божественности. Еще он был частным детективом на покое, прощенным правонарушителем, телепатом и владельцем успешного экспортного предприятия.
Палмер двинулся в сторону холла и застыл, когда что-то размеров и формы большого тарантула вылетело из-за двери. Потом вздохнул с облегчением, увидев, что это было – мумифицированная шестипалая рука, отрезанная у запястья.
– Слушай, Лефти, ты меня так до инфаркта доведешь! – буркнул Палмер, чуть поддев ногой отрезанную кисть. За эти годы он привязался к жутковатой реликвии. В этом даже не было ничего странного – в конце концов, она когда-то принадлежала его предыдущему воплощению.
Он босиком прошлепал по коридору в одних трусах. Лефти засеменила за ним, как верная собачка. Возле детской Палмер остановился и приоткрыл дверь – тихонько, чтобы не разбудить Лит.
«Вообще-то это уже не детская, – подумал он про себя, и уже не в первый раз. – Ребенок слишком вырос».
Не сразу он заметил девочку среди мягких зверушек и кукол, которых она натащила с собой в кровать, но увидел ее волосы – темные и блестящие, как соболиный мех, выглядывающие между Тряпичной Энн и Медведем Паддингтоном. Девочка что-то неразборчиво промямлила во сне.
Скоро ей надо будет покупать новую одежду. Из купленной месяц назад она уже выросла, набрав три дюйма буквально не по дням, а по часам. Палмер глянул на дверцу шкафа, где отмечал рост Лит, посмотрел на убегающие вверх карандашные отметки с указанием даты и возраста. При последнем измерении рост Лит был пять футов и один дюйм. Неплохо для ребенка, которому еще нет трех лет.
Одна из теней в ногах кровати отделилась от других и двинулась к Палмеру. Вдруг вспыхнули две золотистые точки примерно на высоте человеческих глаз.
– Не волнуйся, Фидо. Все в порядке, я просто проверял, – шепнул Палмер.
Сгорбленная фигура, похожая на груду грязного белья, которой придали форму человека, тупо кивнула и вернулась к своему безмолвному бдению. За два с половиной года, проведенных в обществе серафима, Палмер так и не понял, что думает это создание – и думает ли оно вообще. Оно явно было назначено охранять Лит, но никогда не пыталось общаться с Палмером – по крайней мере на понятном ему уровне.
С удовлетворением убедившись, что все под контролем, Палмер продолжил ночной обход. Остановился у двери во дворик, выложенный дорогой испанской плиткой, с маленьким трехкаскадным фонтаном, который все время что-то журчал, будто разговаривая сам с собой.
Палмер вышел наружу. Влажная юкатанская ночь не принесла облегчения – будто самая большая в мире псина обдала Палмера своим дыханием. Он утер пот со лба и верхней губы, вглядываясь в монолит неба.
Где ты?– мысленно шепнул он в ночь.