Окрашенное портвейном (сборник)
Шрифт:
– Сашк, заткнись, – благодушно приказал Чапаев. – Он правильные вещи говорит. И про дыхание все верно. Такое событие происходит.
– А, может она его затаила, потому что несвежее оно у нее. Вот она и не дышит, чтобы воздух не испортить, – выдвинул Скоков смелую гипотезу.
– Что ты чушь несешь, – начал сердиться Василий Иванович. – Страна же не может нажраться, чтобы потом от нее перегаром несло.
– Это почему же? – не унимался Скоков.
– Да, потому. Страна – это символ, а символ напиться не может. Ты можешь, я могу, а символ нет, потому что у него рта нет. Все, заткнись.
– Я продолжаю, – нисколько не смутился и не обиделся Заворуев. – И хотя Ной приплыл к нам тысячи лет назад, он по – прежнему близок и дорог нам, живет в наших горячих сердцах потому, что он из наших, из крестьян. Когда мы найдем остатки ковчега, то возможно найдем и самого Ноя. И, когда это случится, – в голосе Заворуева послышались патетические нотки. – Я попрошу всех внимательно посмотреть на его руки. Это руки крестьянина, труженика села – мозолистые и обветренные.
– А что еще и труп будет? – с недоумением спросил ученый – ноевед. – Меня о трупе не предупреждали. Говорили, что только ковчег.
– И меня шеф о трупе предупреждал, – удивился Чапаев. – Петр Алексеевич, ты в курсе трупа?
– Василий Иванович, это пока только смелая гипотеза Петра Фомича, которая не найдет подтверждения, – ответил Татищев. – Так ведь, Володь? – спросил он Неваляева.
– Так точно, так. У нас уже, как год нет на территории никаких трупов. Все тихо и спокойно, слава богу, – отрапортовал Неваляев.
А, все-таки, жаль. Так хотелось бы посмотреть на мозолистые и обветренные руки, – мечтательно произнес Татищев. – Так за что пьем, Василий Фомич? За национальную идею с длинными и мозолистыми руками? Так за нее.
Все с облегчением выпили.
– Третью пьем молча, а потом слово скажет Константин Иванович, наш ноевед.
После третьей сразу со стаканом поднялся ноевед. Несмотря на то, что было ему уже глубоко за 70, выглядел энергичным и жизнелюбивым мужиком. Плотно сложенный с огромными кулаками он больше походил на кузнеца, чем на ученого имеющего дела только с бумажками.
– Дорогие товарищи, – начал он тонким голосом, который никак не вязался с его внешним видом. – Я прожил большую научную жизнь. Были в ней победы, были и неудачи. Но сегодня мы обмываем, – ноевед запнулся, – простите, присутствуем при величайшем научном открытии. Товарищ, который выступал передо мной. Простите, не расслышал фамилию.
– Заворуев, – подсказал кто-то за столом.
– Товарищ Заворуев очень метко и, главное, вовремя заметил классовую сущность Ноя. Я всю жизнь посвятил изучению рабочего движения в Гондурасе, и рабочую косточку чую за версту своим классовым чутьем. Ной – наш, из рабочих. Я могу согласиться с товарищем Заворуевым только в той части его научного предположения, что Ной был крестьянином до потопа, но, пережив такое событие, как потоп, он преобразился в пролетарии. «Почему в пролетарии», – спросите вы. Отвечаю. Ною нечего было терять. Все, что можно он потерял во время потопа. Я могу согласиться, что у Ноя были мозолистые руки. Это факт. Но товарищ Заворуев дает этому факту совершенно неверную трактовку. Мозоли у товарища Ноя не от косы или сохи, а от работы
– Был, был, – весело закричал Татищев. – Он в школе железные болванки точил напильником.
– Вот видите, что значит всего лишь одна мозолистая рука плюс научное предвидение. Мой тост за президента, губернатора и мэра города Паранойев, которые верны традициям Ноя. Пьем, стоя товарищи, – закончил ноевед.
Все встали, несколько ошарашенные речью ученого, но выпили с удовольствием.
– Константин Иванович, как бы ваши труды почитать. Очень верно все говорите, – сподхалимничал Семипостол.
– Когда вернемся, подарю вам свою книжку.
– Огромное спасибо.
– С тостами заканчиваем, – распорядился Чапаев. – Он уже захмелел, и хотелось просто напиться. – Главная мысль уже высказана. Журналисты и так напишут. Поэтому будем их не слушать, а читать. Петр Фомич, караоке, привез, – спросил он Заворуева.
– Конечно, Василий Иванович. Включить.
– Включай.
У Чапаева был неплохой голос, но вся беда в том, что он знал только одну песню.
«Мой адрес – не дом и не улица.
Мой адрес– Советский Союз».
Глава пятая Столб молодости
Василий Иванович Чапаев обживался в мэрской должности и в мэрском кабинете. Он понимал всю степень своей ответственности на новой должности. Это раньше мог в вице – мэрах беспробудно пьянствовать и бегать по бабам. Теперь только этого – мало. Надо что-то сделать для своих сограждан, дорогих избирателей, жителей Паранойева, оставить свой след в истории. Мысль о следе ввела Василия Ивановича в легкий ступор, похожий на задумчивость. Чапаев, несмотря на пьянство, трезво оценивал свои возможности. Он понимал, что встать вровень со своим предшественником – Меньшиковым – вряд ли удастся.
– Ноев ковчег я, можно сказать, нашел, а все почести Меньшикову, умел он вовремя подсуетиться, – вслух рассуждал Василий Иванович. – Надо что-то менее масштабное придумать, но, чтобы мне полностью принадлежало. Моя идея, мое исполнение.
Но ничего даже «менее масштабное» в мэрскую голову не приходило. «И посоветоваться толком не с кем, холуи одни без мыслей в голове, – уже про себя печально подумал мэр. – Надо мне больше на молодежь мне опираться. Молодежь – это молодость мира, и его возводить молодым. Надо молодежную акцию какую-нибудь провести».
Эта оригинальная мысль очень понравилась Чапаеву, и он приказал секретарю вызвать заведующего отделом культуры и молодежной политики. Через пять минут Степан Никодимыч Климко, больше известный по прозвищу «рыба об лед», уже находился у стола мэра.
– Слушай, Никодимыч, как у нас дела с молодежной политикой обстоят?
– Хорошо обстоят, рыба об лед, Василий Иванович. Все снижается или повышается. Динамика – хорошая, вектор – правильный.
– Это как? – не понял Чапаев.
– Показатели по проституции, наркомании снижаются, а удои молока повышаются, рыба об лед.